Однако тайных дум своих комендант не выдал ни видом, ни голосом, сказав с подозрительным прищуром:
— Выведывать планы — дело шпионское. Ты уж не лазутчик ли, часом? Не от Колчака ли посланный?
— У меня мандат имеется, — невозмутимо заявил Пергаменщиков. — А вот дальнейших планов и руководства к действию у вас нет, дорогой товарищ Мамухин.
— Есть у меня и планы, и действие! — рубанул комендант. — Только тебе хрен скажу!
— Ну если есть, то казни меня, — согласился Пергаменщиков и стал разматывать с шеи шарф. — Я тебе тогда не нужен, и зря меня послали сюда. Действуй по плану. Да здравствует мировая революция!
Он был готов умереть, и посыльный Мамухина уже водил винтовочным стволом по его фигуре, выцеливая то голову, то грудь.
— Не стрелять! — предупредил комендант и спустился с крыльца. — Казнить всегда успеем. Сначала судить надо, по революционным законам и заветам.
— Я разрешаю без суда, — позволил Пергаменщиков. — Я смерти не боюсь.
В эту секунду грохнул выстрел. Все всполошились, завертели головами и увидели Леньку-Ангела на крыше штаба. Ленька перезаряжал берданку. Не успел Мамухин слова сказать, как с крыши громыхнуло еще раз. Пуля взъерошила волосы на непокрытой голове Пергаменщикова и вспорола снег за его спиной.
— Ленька! Запорю, гаденыш! — крикнул комендант и погрозил кулаком. — Не смей!
Ленька-Ангел зарядил берданку и выстрелил. Пергаменщиков даже не вздрогнул.
— Батя! — заорал Ленька. — Погоди, батя! Я тебя счас освобожу! Всех освобожу!
Он пальнул еще раз, и под шумок, пользуясь неразберихой, ударил из винтовки рыжий посыльный — сын Анисима. Бил почти в упор, но пуля лишь резанула сугроб за левым плечом «студента».
— Стойте, сволочи! — заорал Мамухин. — Приказываю не стрелять!
Голос его потонул в сдвоенном треске выстрелов, пули кромсали снег. Тогда комендант сшиб с крыльца своего посыльного, вырвал у него винтовку и потащил Пергаменщикова в штаб. Ленька-Ангел взревел и, разогнавшись по крыше, развернул полы тулупа…
Мамухин выгнал из штаба писаря, — запер дверь на крючок.
— Видал гнев народный? — повернулся к Пергаменщикову.
— Да, товарищ Мамухин, — согласился тот. — Благородный гнев. Только знаменитый партизанский вождь Анисим Рыжов тоже находился, мягко говоря, в состоянии заблуждения.
— Кто? Анисим?! — взъярился Мамухин. — Да он был самым светлым и верным вождем! Он уже погиб за революцию, а мы еще нет!
— Я тоже такого же мнения, — поддержал Пергаменщиков. — Но и дорогой товарищ Рыжов не знал дальнейших планов революционной борьбы! Завоевал бы он Есаульск в упорной и кровопролитной войне, а потом куда? Что? Зачем?
