– Гитлеровцы начали наступление.
– Начали? – повторил Тарасов и приказал стоявшему рядом командиру строить людей.
По лесу понеслось: «Становись!»
Тарасов упрямо двигал пальцем по карте и, доведя до Кукушкина урочища, огорченно качнул головой.
– Чего? – всполошился Ермолай. За Тарасова ответил Милютин:
– А то, что нас пугают Жары, ведь там фрицы.
– Не горюй, комиссар, я поведу вас через Журавлиное болото. Лесами обойдем супостата… Понял?
Только Милютин раскрыл рот, чтобы отдать команду, как за рекой снова загрохотало. Он с досадой махнул рукой и глухо выругался.
– Командир, – обратился Ермолай к Тарасову, – а вы по ним пальните.
Тарасов, надевая полушубок, с горечью сказал:
– Эх, старина, старина, хотел бы, да не могу. Все за рекой у Кислова оставили. Единственное, – хлопнул Тарасов по автомату и кивнул в сторону бойцов: – А у них – винтовки. Да вот еще, – тряхнул он гранатой, – карманная артиллерия… Ну, дед, веди!
Устинья оказалась хорошей женщиной. Заботливо, словно мать, отнеслась к Вере и Ане. В разговоры девушек не вмешивалась, и иногда Вере даже казалось, что она действительно принимает их за беженок и ничего не знает об их делах. Но вчера, когда ушел посыльный старосты, передавший приказ обязательно идти рыть окопы, Устинья сказала: «Вы, девки, с вислогубым осторожней. Он настоящий хлыщ!» Из этих слов Вера поняла, что женщине кое-что о них известно.
Часом позже прибежала дочь соседки Лида и предложила Вере и Ане на окопные работы не выходить.
Желая казаться в глазах Лиды простушкой, Вера сказала:
– Нельзя. Ведь приказ! В комендатуру заберут…
– Не бойся, не заберут.
Вера пожала плечами, но, увидев злые глаза Лиды, промямлила:
– С тетей Стешей поговорить надо было бы…
– С тетей Стешей, – передразнила ее Лида и с сердцем выпалила: – Сумрачь несчастная! – Она рванулась было к двери, но у порога остановилась, метнула взгляд на Аню, потом на Веру: – Только попробуйте выйти! Тогда пеняйте на себя!
В словах девушки прозвучала неприкрытая ненависть.
«Что делать? Как избежать обострения с Лидой?» – думала Вера. Но попасть под удар полицаев еще хуже. В тяжелом раздумье прошла бессонная ночь. На рассвете в избу ворвался вислогубый, вытолкнул Веру и Аню на улицу и погнал по поселку в гору, к дому старосты, где уже толпился народ.
С окопных работ они возвратились в сумерки, усталые и разбитые: спину ломило, руки ныли, ладони горели от мозолей. Девушки были рады, что выдержали это тяжелое испытание. Под конец работы Аня было начала сдавать и только с помощью Веры кое-как выполнила норму. Оберфельдфебель, руководивший окопными работами, сквозь зубы прошипел: «Шлехт!» Зато Вере он улыбнулся: «Гут! Зер гут! Корошо!»
