– Мда, слабоват мужик,– сказал Дата.
– Ты о ком это?
– Да Обезьяна или как там его.
– Обезьяна мне так сказал: я потому уступил, что мне на пятки наступали, деваться было некуда.
– Я не о том. Камушки свои зачем уступил – вот я о чем.
– Я сам Обезьяне говорил, прикончил бы дружка, распотрошил и нашел бы бриллиантики в желудке или и кишках.
– А он?
– Я, говорит, тогда в ворах ходил, а человеку воровской крови в свином дерьме не пристало копаться. Видишь, какой разговор?
– Можно было что-нибудь еще придумать...
– Я ему и это сказал, а то нет... Подождал бы, пока переварит, и заставил бы своими руками свое же дерьмо перебрать, перемыть и найти, а тогда бы и брал.
– А он что?
– А что? Дастуридзе, видишь, говорит ему, желудок у меня туго варит: запором мучаюсь, пока дождешься, нас накроют, а так бы отчего не подождать, сам бы увидел, что не брал я ничего и не глотал.
– Выходит, правда за Коста, ничего не скажешь! Брал не брал, а погоня ведь здесь!
– Обезьяне куда деваться? Выдал он Коста напоследок: барабану столько не перепадает... И прощай, друг дорогой!
– Ну, а ты-то откуда все узнал?
– А я уже неделю как из царицынской тюрьмы. Обезьяна там по другому делу срок ожидает. Про монастырь и мокрое дело там ничего не знают. Обезьяна узнал, что я освобождаюсь и в эти края путь держу, он меня и попросил Коста найти.
– Чего просил?.. Какая там Обезьяна? Косточки... бриллианты... Чего надо? – затарабанил опять Дастуридзе.
– О чем, спрашиваешь, просил Обезьяна? Он сказал, живет Коста там-то и там-то, поди и скажи ему... Словом, вот что он тебе велел: Обезьяна дал мне адрес – сто пятьдесят червонцев ты должен послать по этому адресу. Сделаешь – значит, ты согласен и на то, что я тебе сейчас скажу... Подтверждаешь вроде, и фамилию поставишь – Подтвердилов. Как деньги пошлешь, поедешь в Царицын, подмажешь следователя, чтоб Обезьяну освободили, а как он выйдет, ты ему и отдашь тот бриллиант, с косточку сливы, а который с абрикосовую – оставишь себе. Пусть, говорит, будет у Коста.
Многовато дел он тебе надавал! А ну, как не согласится Коста, что Обезьяне делать?
– Он сказал: приду с топором-топориком, дерево под корень, а его схаваю и деток его заодно!.. Детки-то есть у тебя?
– Не пойму я что-то,– сказал Дата. – Ты поясней давай!
– А чего ясней... Он сидит по такому делу, Обезьяна этот, то ни при какой погоде ему меньше двадцати лет каторги не светит. Если Коста не сделает, как он велел, Обезьяна расколется по монастырскому делу. Ему-то от него ни жарко ни холодно, Косту с собой рядом посадит – вдвоем-то веселее. Обезьяна уже не вор, трумленый он, так что в таких делах ничто ему не помеха и никто не судья. Он на это с легкой душой пойдет... Что, опять не понятно?
