— Ни за что! — Он со смехом вскочил и поднял ее с пола. — Т-с-с! Ох, Винни!
Ему вдруг ужасно захотелось домой. Сердце заныло от сладкой тоски по болотистым пустошам и утесам на морском берегу, где он мог часами бродить, не зная усталости, потому что знал: у него есть дом и семья, где ему всегда рады.
— Позвольте мне рассказать вам про Корнуолл, — сказал Мик, снова опускаясь на пол и увлекая за собой Винни, так что она оказалась у него на коленях. Он поцеловал ее в макушку и начал свой неторопливый рассказ.
Он говорил обо всем, что приходило на память. О том, как любил играть в развалинах кельтских замков, не задумываясь о том, чьи руки возводили эти древние стены. Он просто считал эти замки своими. Он вспоминал, как водил гулять на берег младших братьев, а потом и сестер, пока их компания не разрослась до четырнадцати сорванцов-погодков.
— Как много детей! — заметила Винни.
— Мама была католичкой. Если Господь наградил ее ребенком, она испытывала радость. Она готова была принять под свое крыло даже чужих детей. Так случилось с моим братом Брэдом. Его мать умерла, а отец так его лупил, что он сбежал из дому и поселился у нас. И стал самым настоящим Тремором.
— Наверное, ваш отец помогал матери воспитывать детей? — предположила Винни.
— Боже упаси! Мой папаша отчалил после рождения то ли четвертого, то ли пятого ребенка!
— Но откуда же тогда взялись остальные? — Святая простота! Винни явно поразила такая подробность.
— Господь управил! — с добродушным смешком пояснил Мик. — Так любила говорить матушка. Непорочное зачатие. Она становилась сама не своя, когда речь заходила о Боге. — Он снова добродушно рассмеялся. — Она желала нам добра. И старалась по мере сил внушить и нам свою веру, но в итоге только запугивала до смерти младших детей. Они всегда бежали жаловаться ко мне, а я вытирал им слезы и утешал: дескать, Боженька не станет вас наказывать! Он вас любит! И мама тоже вас любит, но вы слишком рассердили ее, а у нее не поднимается рука отлупить вас как следует, хотя вы это заслужили!
Мик перевел дух и продолжил:
— Когда я подрос, то стал считать своим долгом внушить им хоть немного почтения к матери и в то же время заставить слушаться. Какой прок запугивать малышей небесными карами и вечным проклятием? И я всегда им говорил: «Вы не очень-то радуйтесь, потому что вместо мамы вас могу выдрать я! А у вашей мамы слишком доброе сердце. Она не решается поднять на вас руку и поэтому пугает смертными грехами!» И вы знаете, это действовало! Мы все любили ее и старались ей помочь.
