Все было наполнено ожиданием — ждали Деда Мороза. Зоя Августовна сразу увлекла Леву в грим-уборную, тормоша по дороге и мягко укоряя за опоздание.
Между ними состоялся разговор. Вот он:
— Зоя Августовна, помните… как-то… в Крыму… я… меня обуревает… вы поймите…
— Левушка, надевайте бородушку. Детвора ждет.
— Ставь же свой парус косматый… Поцелуйте меня в щеку… по-матерински… я сейчас…
— Левушка, кафтанчик, сапожки…
— Меть свои крепкие латы знаком креста на груди… Зоя Августовна, меня обуревают… ведь я же тоже человек… Помните, был шторм?
— Ой, утолщение забыли! Левушка, расстегните кафтанчик, надевайте утолщение. Хи-хи-хи, вот был бы номер — худенький Дед Мороз!
— Вы знаете мою Нину, Зоя Августовна… святая, неприступная… она меня корит за несерьезность… я в тревоге… я…
— Бородушку расправьте. Так. Чудно. Тулупчик, мешочек. Труба. Се манифик!
Массивный, розовощекий, нос картошкой, Дед Мороз встал на пороге грим-уборной, вздохнул:
— Жизнь моя, иль ты приснилась мне…
— Левушка, с Богом! — с ужасом выпучивая глаза, закричала Зоя Августовна. — С Богом! Не думайте ни о чем! Вживайтесь.
Покорно и добродушно пыхтя, вживаясь в образ, Лева Малахитов — Дед Мороз затопал по коридору.
Медвежата, активисты центрального Дворца пионеров в колокольчиках и лентах, прыгали вокруг Деда Мороза.
Встаньте дети, встаньте в круг!
Встаньте в круг, встаньте в круг!
Ты мой друг, и я твой друг!
Я тебя люблю! -
в экстазе кричал Лева.
Быстро, дети, вытрем нос,
Вытрем нос, вытрем нос!
Он подарки нам принес,
Лева — Дед Мороз! -
вне себя от счастья кричали дети.
Быстро несся по кругу Дед Мороз, увлекая за собой разноплеменную ватагу детворы, среди которой порядочно было маленьких лаотянских и камбоджийских принцев.
Вскоре из-за пазухи выхвачена была золотая труба, и Лева запел на ней, да так, что ему позавидовал бы сам Армстронг. Впрочем, великий Сэчмо уже завидовал Леве, когда тот в прошлом году на джаз-фестивале в Ньюпорте один отстаивал честь нашей музыки. Весь зеленый стал тогда Луи, а потом весь серый, а потом расцвел от счастья, вновь став добродушно-коричневым луизианцем, а божественная Элла Фицджеральд, выскочив на сцену, экспансивно поцеловала Леву, и Дюк тоже вылез с поцелуями, а потом они все четверо пели вместе, да так, что несколько сот человек из ньюпортской публики унесли с поля с сердечными припадками.
Лева метался вокруг елки со своей трубой, борода и космы его разметались, утолщение выпало, и дед-морозовский балахон полоскался широкими складками легко и свободно. Подарки вылетали из его объемистого мешка — восточные сладости, фрукты, экспериментальные игрушки. Дети карабкались ему на плечи, пара малышей уже давно сидела на голове, держась за уши.
