— А по виду — бросаешь.
— Не бросаю!
— Бросаешь!
— Нет!
— Да!
— Нет!
— Да!
— Нет!
— А давай, хозяин в поле заночуем, — вдруг предложил конь, — сам подумай, не буду же я, из-за какой-то тупой прихоти нестись галопом да еще по такой холмистой местности. Вспотею весь, еще простужусь, осипну, говорить не смогу!
— Если будет нужно, ты у меня в карьер побежишь! — пообещал Меннинг. — Ты со мной лучше не связывайся, жеребчик, давай-ка быстро переходи на рысь!
— А ты и вправду жестокий человек, — конь с осуждением покосился на хозяина: — Ну, ничего, я тебе перевоспитаю, не таких норовистых приучали над седлом ходить!
— Чего?! — Альфреду Меннингу показалось, что он ослышался. От возмущения он даже дар речи потерял на время: — А ну молчать, животное, — вспылил он, покраснев до самой макушки, — когда с человеком разговариваешь!
— Та-а-ак, а вот это уже интересно, — протянул конь, — вот мы значит как. А ты у нас значит лошафоб заядлый? Не знал… Не знал…
— Чего?! — рявкнул Меннинг.
— Ты — лошафоб, — констатировал конь, — такой негодяй убежденный, который лошадей недолюбливает. Скажи-ка, хозяин, вот ты, наверное, считаешь, что человек — венец творения, высшее существо, и что все лошади без исключения должны ему беспрекословно подчиняться? И даже самые интеллектуально развитые особи должны позволять ему укладывать на них тяжелую ношу.
— Да! — подтвердил Меннинг. — Должны?!
— А вот ты сам-то, между прочим, уверен, что у тебя в родне ни одной лошади не было? — продолжал как ни в чем ни бывало конь. — Почем ты знаешь, может твоя прабабка…
— А ну молчать! — от ярости у Альфреда Меннинга потемнело в глазах — такого оскорбления он не спустил бы никому. — Переходи на рысь, животное, — и заткнись наконец, а не то, видит бог, я тебя так кнутом отхожу, что от твоей шкуры ничего не останется.
— И не подумаю я молчать в ответ на твои жестокие угрозы! Молчать я буду, ишь чего он удумал, под всяким лошафобом. Нет у тебя прав костерить меня почем зря, хоть ты меня и купил. Я все равно — свободный лошак единого лошадиного братства.
— Ах, так, ну-у ладно, свободный лоша-ак, — угрожающе протянул Альфред Меннинг и всадил шпоры в конские бока еще яростнее чем прежде.
— Давай, мучь меня, мучь, — откликнулся конь, — не думал я, что на этот раз мне так не повезет с хозяином. Выглядишь ты на первый взгляд вполне сносно, хотя и тощий, конечно, как жердина. А на поверку вон оно как. Жестокий лошафоб, человек бездушный, с очерствелым сердцем и плесневелым мозгом. Кнутом он меня отходит. У тебя, небось, руки по локоть в лошадиной крови. Сознайся. Ну, что же, я всегда был мучеником, я терпеливо буду сносить все муки ради утверждения собственной правоты! Ради всех убитых и заезженных тобой до смерти представителей моего народа! — Тут конь горделиво вскинул голову и остановился вовсе.
