— Любовь зла, полюбишь и Забалуева! — ухмыльнулась Долгорукая.
— Таким образом, — подытожил Андрей, — у нас, осталась только одна надежда — на князя Репнина?
— А князь — удачливый человек? — засомневалась княгиня.
— Михаил Александрович производит впечатление человека порядочного и достойного, — твердо сказал князь Петр.
— Значит, мы поторопились с решением, — скривилась в недоброй улыбке Долгорукая.
— Маменька! Как вы можете так говорить! — воскликнула Лиза и со слезами на глазах выбежала из гостиной…
— Итак, господин Шуллер, вы подтверждаете, что получили фальшивые ассигнации от княгини Марии Алексеевны Долгорукой, кои были переданы ей ее законным супругом князем Петром Михайловичем Долгоруким, о чем он сам заявил на следствии по доброй воле и в чем чистосердечно раскаялся?
— Никак нет, ваша честь, — бойко отрапортовал Карл Модестович, стараясь не смотреть в зал, особенно в ту сторону, где сидел до этого момента довольный собой Забалуев.
Общий ход предварительного слушания поначалу развивался вполне предсказуемо. Князь Петр, ободряемый взглядами своего семейства, в полном составе сидевшего в зале за парапетом, отделявшим зрительские места от судейской части, как и положено, отказался от собственных, данных прежде показаний и заявил о своей невиновности.
Судья принял это к сведению и велел вызвать в зал главного свидетеля по делу — управляющего Корфов. Первые слова Карла Модестовича не взволновали Забалуева — торопясь и путаясь в падежах, тот рассказал, как собирался уехать в родную Курляндию, как зашел в трактир, чтобы купить что-нибудь на дорогу, как был арестован. Но дальше случилось невероятное — Карл Модестович предал его. Предал нагло, на глазах у всех и со всеми потрохами.
Забалуев перестал самоуверенно постукивать пальцами по подлокотнику кресла и воззрился на управляющего, беспардонно выбалтывавшего перед судьей всю подноготную их отношений. Карл Модестович рассказал все о том проклятом дне, когда черт подтолкнул Забалуева сесть играть с цыганом. Рассказал о перстне, который поставил на кон, о сумме долга и угрозе Седого разобраться с Забалуевым в случае неуплаты. А потом дошло дело и до передачи денег.
— Я тогда не сразу догодать, почему господин Забалуев велеть мне немедленно ехать Курляндия, — торопливо объяснял Карл Модестович, — я потом понять — он хотеть меня обман. Он думать — я не вернусь от Курляндия, чтобы уличить его в фальс. Он думать — я бояться, но я не мог молчать! Я не мог, чтобы быть невиновный. Я и сам пострадать! Кто теперь вернет мне мои деньги?
