Приговор Андраковский воспринял стоически. Он твердо решил раскаяться и загладить вину перед самим собой. Его сослали на Двужильный Тягун в рубидиевые штреки. Через полгода каторги Андраковский озверел заново. Каторга и была каторгой, а вовсе не монастырем или скитом, где послушники умеренно умерщвляют плоть. Андраковский бежал, был пойман и месяц простоял в карцере. Выйдя, он снова бежал, был пойман и бит электробичом. Оправившись, он бежал в третий раз и снова был бы пойман, но его укрыл странствующий художник Афелий Пропан.
Несколько недель, пока Афелий вез его на станцию «Метеомиморит», Андраковский не отходил от картин. Станция «Метеомиморит» принадлежала Земле. Никогда еще Андраковский не был так близок к дому. Но все его мысли были поглощены живописью.
Он достал холсты и краски и начал писать. Первая картина — «Что я думаю о Галактике» — повергла всех в шок. Потрясенный собственным талантом, Андраковский не отходил от мольберта сутками. Через полгода по Галактике поползли слухи об удивительном художнике. А сам художник вдруг бросил живопись, влюбившись в метеоритчика Надежду. Но Надежда была женой начальника станции, и однажды Андраковский узнал, что станция вообще-то не рассчитана на пассажиров сверх персонала… Андраковский попросил не гнать его еще десять дней, и за эти дни он написал портрет Надежды. А после — разбитый, опустошенный и отчаявшийся — понесся куда глаза глядят и выбросился робинзоном на безлюдную и ласковую планету.
Целый год Андраковский провел в одиночестве и не писал картин. Он думал: если уж он сам не нужен никому, то кому нужны его картины? А через год ради интереса Андраковский на каноэ переплыл море и высадился на атолле, где, к своему изумлению, встретил такого же робинзона, как и он сам, но только не художника, а философа. Мы все, сказал философ, люди из разных времен, и если мы сумеем рассказать о себе своему времени, значит, жили не зря. Ты, похоже, человек из будущего, до которого сам не доживешь, — значит, пиши картины как письма на родину. Они дойдут до будущего вместо тебя. И Андраковский вернулся к мольберту. Еще год провел он наедине с холстами. В его сознании смутно вырисовывался идеал жизни, до этого неведомый ему: тихая музыка, переливы звезд и рождение красок. Андраковскому хотелось писать картины, а две трети времени у него уходило на сон и добывание пищи. Но все же он был доволен. А на третий год мимо планеты робинзонов пролетали механические орды роботов-кочевников хана Мехмата. Мехмат спустился посмотреть на картины, и по его корпусу текла скупая мужская смазка, выдавленная небывалыми чувствами. Мехмат увез Андраковского в космос. Андраковский подарил Мехмату картину «Мое мнение о смерти коллапсаров». Мехмат отдал Андраковскому новенькую станцию, четыре катера и пятьдесят роботов обслуживающего персонала, а сам, рыдая, скрылся вдали. Андраковский зажил, как царь. К нему прибился бедняга Бомбар, выброшенный самодуром капитаном за немоту и тупость — последствия неудачного клонирования в лаборатории Граненого Меридиана на Семи Крестах.
