Он позвал Кормака по имени, но голос его, отразившийся безжизненным эхом от стен пустого коридора, был проглочен тишиной.
Он открыл вторую дверь. За ней была гостиная. Ее заливал бледный свет, оставлявший на мебели расплывчатые пятна. Несколько плетенных стульев, маленький столик, рабочий стол — взятая напрокат мебель из дешевого магазина в Дарджилинге, стоящая несколько рупий в год. Выцветшая льняная скатерть из Белфаста, фотографии с товарищами по школе и университету, весло с именами давно забытой «восьмерки», черно-золотой, украшенный орнаментом регбийный кубок, покрывшийся пылью, несколько учебников по медицине на неловко сколоченных полках.
Как бабочки в прихожей, фрагменты прошлого Мартина Кормака висели на стенах так, словно их тоже только что вытащили за тонкие обмякшие крылья из емкости с хлороформом. Или, возможно, именно это и был хлороформ: эта комната, это бунгало, госпиталь, Калимпонг. Прозрачная бутылка с концентрическими кругами, сквозь стенки которой умирающий человек смотрит на звезды.
Он не отметил, когда впервые услышал жужжание. Конечно, этот звук раздавался, еще когда он только вошел в комнату, но был настолько тихим, что Кристофер не сразу услышал его. На мгновение он застыл и прислушался. Это был глубокий, яростный звук, напоминавший звук крыльев огромных насекомых в раскаленном летнем небе, напоминавший жужжание больших мух над бойней, привлеченных запахом свежей и не очень свежей крови. Но сейчас была зима: никаких мух не должно было быть.
Звук доносился из-за двери, расположенной в дальнем углу гостиной. Дверь была полуоткрыта, но с того места, где он стоял, Кристофер не видел саму комнату. Он еще раз позвал Кормака, почти напуганный звуком собственного голоса.
— Кормак, вы здесь? Есть здесь кто-нибудь?
Ответом было жужжание. Жужжание и запах, казавшийся знакомым, но он был настолько слаб, что Кристофер не мог определить, что это.
Он осторожно подошел к двери. Узкие лучи света пробивались сквозь щели ставней. В золотом свете плясали пылинки. Кристофер почувствовал, как сердце его застыло в груди. Он ощутил приток крови в венах, ее сильные удары в и без того больной голове. Комната была полна мух. Целый рой горячих, жужжащих мух, колышущийся и сверкающий в перемещающихся золотых лучах. Мрачные батальоны мух волнами накатывались друг на друга: черные и яростные, они кружили по комнате и устремлялись вниз, поблескивая крыльями. Он почувствовал тошноту — он наконец узнал запах. Он хотел убежать, но ноги сами несли к двери. Была зима: никаких мух не должно было быть.
