Она замолчала.
— Разве люди не сомневались в том, что он действительно воплощение?
Она покачала головой.
— Нет, — ответила она. — В этом никто никогда не сомневался. Он был мягким. Не таким, как Кхутукхту из Урги. Люди говорили, что у него два тела — настоящее и призрачное. Они говорили, что настоящее тело всегда находилось в Потале, а призрачное ходило по тавернам, испытывая их веру. Он писал стихи. Любовные песни. Но его поэзия была наполнена грустью. Как запах духов от умирающего человека.
Она начала читать одно из его стихотворений:
— Высоко в Потале я брожу один по темным коридорам,
Я живой бог, я существо неземное;
Но когда меня окружают узкие улицы,
И я брожу в тенях среди других людей,
Я совсем земной, я танцоров король,
Я мир, который учится петь.
В наступившей вслед за этим тишине она в первый раз осознала, какой одинокой была все эти годы, проведенные в Дорже-Ла. Даже госпожа Тара не могла заменить живых людей из плоти и крови. Она попыталась вспомнить лицо матери, склоняющееся над ней, когда она была крошечным ребенком, но видела только тени.
— Мне жаль его, — признался Кристофер. — Наверное, в нем жила великая печаль.
Она смотрела куда-то вниз, не на него, ни на что конкретное.
— Да, — прошептала она. — Но, возможно, он был не более печален, чем другие Далай Ламы, другие инкарнации. Мы все живем такими жизнями. Мы все изуродованы в одинаковой степени. Наши тела бледны, Кристофер. Наша плоть — как лед. Наши жизни — бесконечные ритуалы.
Она быстро подняла на него глаза, словно боясь, что он мог исчезнуть.
— За всю свою жизнь, — произнесла она, — я никогда не нюхала цветов. Только благовония. Только масляные лампы. Цветов здесь нет.
В этом мире вообще нет цветов, подумал Кристофер, только снег. Только лед. Только мороз.
Чиндамани встала и подошла к окну. Как и другие окна на верхнем этаже, оно было стеклянным. Она выглянула в простиравшуюся за окном темноту, глядя сквозь собственное отражение, сквозь отражение лампы, глядя из мира теней в мир теней. Рассвет еще не наступил, но на небе уже появились первые его признаки. Она смотрела в темноту, на неподвижный край ночи.
— Мы пришли из темноты, — заметила она, — и мы уйдем обратно в темноту.
Чужеземец смущал ее. Он переворачивал все с ног на голову. Всю свою сознательную жизнь она провела в Дорже-Ла. Двадцать лет она наблюдала, как в одном и том же месте восходит солнце, молилась одним и тем же богам, бродила по одним и тем же коридорам.
