Со времени нападения и похищения Уильяма прошло два дня, но полиция до сих пор ничего не нашла. Старший офицер часами допрашивал Кристофера, задавая вопросы, на которые, как знали оба, ответов не было. О случившемся оповестили Скотланд-Ярд, и информация о похитителях была разослана во все порты, но никто так и не видел трех иностранцев и мальчика в большой машине. Сами похитители хранили молчание: никаких посланий, телефонных звонков, требований выкупа. Словно они растворились в воздухе.
Чтобы согреться, Кристофер начал ходить по площади взад-вперед. За его спиной висели в темноте выложенные витражами окна аббатства, плохо освещенные узоры другого века. Доносилось тихое пение — вечерняя служба почти подошла к концу.
Из окружавшей его тьмы холодный вечерний ветер принес все запахи Англии, и он не знал, да и не интересовался тем, какие из них были настоящими, а какие — воображаемыми. Он чувствовал запах гниющих под снегом листьев, более тонкий аромат бесчисленных летних дней, запах кожи, резины и отполированной мебели из ивы, травы, сминающейся под ногами бегущих по полю игроков в крикет, запах срезаемого дерна, обнаженной земли, выпускающей на волю червей. Запах весенних цветов, осенних костров, запах мертвой плоти, гниющей всю зиму на старых церковных кладбищах.
До него донесся звук мотора — автомобиль спускался по Пристпоппл к Бэттл-хилл. Он свернул направо на Бьюмонт-стрит, направляясь к аббатству, и мгновение спустя появились его огни. Машина остановилась на углу напротив Кристофера, и водитель выключил фары и заглушил мотор. Уинтерпоул наконец-то появился. Уинтерпоул и все, что он собой олицетворял. Кристофер поежился и пошел через улицу. Дверца машины уже была распахнута для него.
Света ближайшего белого фонаря было достаточно, для того чтобы подтвердить то, о чем он уже догадывался: Уинтерпоул с момента их последней встречи совсем не изменился, по крайней мере внешне. Наверное, чуть больше поседели виски, чуть плотнее сжались губы, но в остальном он оставался неизменным и не поддающимся времени. Как всегда, он больше всего напоминал владельца похоронного бюро. В любое время года, в любую погоду он был в черном, словно соблюдал вечный траур, хотя никто не мог догадаться, по кому или по чему он носит этот траур.
Сев в машину и захлопнув дверцу, Кристофер на мгновение поймал быстрый взгляд Уинтерпоула. Кто это сказал много лет назад, что у него глаза как у куклы? Прекрасные, голубые, сияющие, но мертвые, как осколки кобальтового стекла. Засевшие в коже осколки стекла, затвердевшие с годами. Ходили слухи, что единственный раз его видели улыбающимся в тот день, когда после долгой болезни умерла его мать. Он опоздал на какой-то матч по регби. «Извините за опоздание, — вроде бы сказал он. — Я только что похоронил мать». И он улыбнулся.
