Однако пора возвратиться к Глашатаю, который высказал предложение своего Короля Великому Питону, время от времени поглядывая на убранство залы подземного дворца, придававшее ему величественный, то есть зловещий вид.
Глашатай рассказал об условиях пробежки Возжаждавшего по удаву. Как всегда, в принятой у кроликов дипломатии ничего прямо не говорилось. Король передавал любезному собрату, что если какой-нибудь расторопный удав примет это предложение; и даст обоюдополезный урок, то оба племени от этого выиграют как в физиологическом, так и в психологическом смысле.
Глашатай также рассказал о возмутительном поведении удава, проглотившего Задумавшегося.
Он сказал, что данный удав, нарушая междупородный договор о гуманном отглоте, вел с обрабатываемым кроликом издевательские разговоры, применял пытки в виде колебаний и капризов и а конце концов смертельно измученного кролика отказался глотать, так что несчастная жертва вынуждена была сама броситься в пасть удава. Все это происходило, добавил Глашатай в конце, на глазах у живого кролика, который не собирался давать обет молчания.
Великий Питон выслушал его, подумал и сказал:
– Передай от моего имени Королю: мы не туземцы, чтобы устраивать зрелища. А за сообщение о недостойном поведении удава – спасибо, будет наказан.
Когда Глашатай покинул помещение, Великий Питон спросил у своего Главного Визиря:
– Что такое «обет молчания»?
– Послеобеденный сон, – ответил тот, не задумываясь. Он на все вопросы умел отвечать, не задумываясь, за что и был назначен Главным Визирем царя.
– Собрать удавов, – приказал Великий Питон, – буду говорить с народом. Присутствие вышедшего на отглот Задумавшегося обеспечить целиком! Созвать все взрослое население удавов. Удавих, высиживающих яйца, снять с яиц и пригнать!
В назначенный час Великий Питон возлежал перед своими извивающимися соплеменниками. Он ждал, когда они наконец удобно разлягутся перед ним. Некоторые влезли на инжировое дерево, росшее перед дворцом, чтобы оттуда им лучше было видно царя, а царю, если он захочет, их.
Великий Питон, как всегда, речь свою начал с гимна. Но на этот раз не бодрость и радость при виде своего племени излучал его голос, а, наоборот, горечь и гнев.
– Потомки Дракона, – начал он, брезгливо оглядывая ряды удавов.
– Наследники славы, – продолжил он с горечью, показывая, что наследники проматывают великое наследство.
– Питомцы Питона! – пронзительным голосом, одолевая природное шипение, продолжал он, показывая, что нет большего позора, чем иметь таких питомцев.
