Записные книжки (1925-1937) | страница 21





Под портретом плакат: «Соблюдайте тишину». И это казалось заповедью.



«В ночной тиши слышен был только стук лбов».



Никто не спрашивал его о том, что он думает о мещанстве.



Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, у кого ты украл эту книгу.



Рыба южных морей? Селедка!



Солист его величества треснулся лбом.



Нам такие нужны. Он знает арифметику. Он нам нужен.



Оратор вкрадчивым голосом плел общеизвестное.



Человек, потерявший жанр.



Все языки заняты, кроме языка черноногих индейцев.



Думалкин и Блеялкин.



Выгнали за половое влечение.



Украли пальто, на обратном пути все остальное. И он вышел из вагона, сгибаясь под тяжестью мешка с дынями, которые подарила ему мама.



Отравился наждаком. Первый случай в истории клиники Склифасовского.



Чистка больных.



А рожать все так же трудно, как и 2000 лет назад?



Дети говорят, как взрослые: «Понравилась тебе эта дамочка?»



Блудный сын возвращается домой.



У трамвайной остановки: — Меня преследуют, — хрипло сказал он.



Что может изготовлять кооптоварищество «Любовь»?



Гефтий Иванович Фильдеперсовых-Чулков.



Тов. Жреческий.



Гуинпленум.



Филипп Алиготе.



Усвешкин, Ушишкин и Усоскин.



Бронзовый свет.



Такое впечатление, будто все население в трамваях переезжает в другой город.



Одинокий ищет комнату. Одинокому нужна комната. Одинокий, одинокий, страшно одинокий. Одинокий с дочерью ищет комнату.



У него было темное прошлое. Он был первый ученик, и погоня за пятерками отвлекла его от игр. Он не умел кататься на коньках, не играл на бильярде.



Он был такого маленького роста, что мог услышать только шумы в нижней части живота своего соседа, пенье кишок, визг перевариваемой пищи. Пища визжит, она не хочет, чтоб ее переваривали.



Голенищев-Бутусов.



— Ай, какие шары! Я из этих шаров питался.



Правда объектива, бинокля, телескопа.



Нападение тигра, подшитого биллиардным сукном, на бунгало.



«Иногда мне снится, что я сын раввина».



На основе всесторонней и обоюдоострой склоки.



При расстановке основных сил на театре вы будете сметены.



— Что, молния скоро ударит в это невинное здание?

— Скоро.

— А грозы и бури будут?

— Будут.

— И фундамент затрясется?

— Да, фундамент затрясется.



У вас туманные представления о браке. Вас кто-то обманул.



Опять смотреть, как счастливцы спускаются по мраморным ступеням.



Номера нет, пальмы растут, настоящие Гагры.



Искусство на грани преступления.



Хозгод.



Что бы вы ни делали, вы делаете мою биографию.



Немцы вопили: «Ельки-пальки».



Теперь этого уже не носят. Кто не носит, где не носят? В Аргентине? В Париже не носят?