Закричала Анисья, да захлебнулась... Видно, пропадать ей!
Ладно Карл в то время из реки еще не вылез — увидал, как утопленница в воде барахтается, поплыл к ней, рукой поперек схватил да, другой рукой загребая, к берегу потащил. Анисья к нему прижалась, вцепилась аки клещ, насилу он с ней со стремнины выгреб. Как дна ногой коснулся — от сердца отлегло. Стоит в воде, дух переводит, Анисью держит — той-то глубоко еще, дна не чует, да с испугу всем телом к нему льнет, отчего Карла, хоть в холодной воде был, в жар бросает.
А уж не боится Анисья, но от него не отлипает и к берегу сама не плывет.
— Вот, — говорит, — друг сердешный, ты меня сызнова от смерти неминучей спас! Ране от огня, а ныне — от омутов бездонных!
И пуще прежнего его обхватывает и к нему липнет. И как прилежная ученица, по-немецки слова заученные на ухо шепчет:
— Ich Hebe dich... — Да сызнова: — Ich Hebe dich...
И руками своими, голову его обхватив, к себе клонит.
Тогда-то все и приключилось!
Из воды-то они вылезли уже мужем да женой!...
Чем Карл счастлив безмерно стал.
И Анисья тоже.
Да только недолгим счастье их оказалось!...
Кабинет был тот же.
И люди те же.
Но обхождение — иное.
— Жив?! — обрадованно спросил следователь. Его следователь. У него.
И улыбнулся! С явным облегчением.
И не только он, но и все, кто был в этот момент в кабинете, все люди в кожанках, повскакав с мест, тоже заулыбались. Словно им пряник показали.
— Успели, значица!...
Мишель решительно ничего не понимал! Не понимал, откуда такая перемена. Несколько дней назад те же люди, здесь же, разговаривали с ним совсем иначе, а теперь разве только чай не предлагают.
— Может, вам чайку налить? — услужливо спросил кто-то.
Ну вот...
— Чего же вы скрытничали-то? — укоризненно качая головой, спросил следователь. — Ай-ай!
Он скрытничал?... Чего они еще хотят от него добиться? Сверх того, что он им уже сказал, ему сказать нечего. И того было более чем довольно!
Но если это продолжение допроса, то почему тогда такой тон?... И чай?... И улыбки?...
Что за чертовщина?
Мишелю поднесли кружку горячего чая и посадили на стул — на тот самый. Следователи, сдвинув стулья, расселись против него полукружком и, влюбленно заглядывая ему в глаза, по-отечески пожурили.
— Чего ж вы молчали-то! Чего скрывали, что имеете заслуги перед революцией?
Он имеет?...
Заслуги?...
Перед их революцией?!
Ну тогда он и вообще ничего не понимает!
— Что же вы не сказали, что лично знакомы с товарищем Троцким?
