Довольный Лопухин кивнул. Да сызнова вдоль рядов прошел! А с ним и семейство его. Последней совсем девчонка шла. Карл ее сразу-то и не признал!
Да только она его углядела! И как только среди других, одинаково одетых да стриженных солдат выделить смогла — не понять!
Догнала батюшку да что-то на ухо ему шепнула.
Лопухин остановился, командира к себе поманил. Тот — офицера. Офицер подбежал — рапорт отдал.
Лопухин пальцем в строй ткнул — аккурат в Карла.
Тот ни жив ни мертв сделался!
Офицер к нему подскочил — шепчет:
— Выходь, дурень, вперед!
А у Карла будто ноги к земле приросли. Стоит, глядит на барыню, а та — на него!
— А ну!... Шаго-ом марш! — рявкнул офицер. Тут уж ноги сами собой от земли оторвались и, шаг отбивая, пошли.
Встал Карл, глазищи выпучивая, фузею к себе прижимая, да так, чтобы она точнехонько торчком стояла, ни на вершок не отклоняясь.
Барыня к нему подошла, внимательно оглядела, заулыбалась. Сказала, обернувшись к Лопухину:
— Он это, батюшка!
И челядь, та что позади была, заговорила, запричитала: верно, он! Тот самый!
Вот уж не гадал Карл, что о нем вспомнят. Ан вспомнили!
Лопухин к нему подошел, руку на плечо положил, по щеке потрепал. Сказал:
— Кто таков?
— Карл Фирлефанц! — гаркнул Карл.
Как?... Уж не Густава ли покойника сынок? Того, что у царя Петра ювелиром был и Рентерею его аки цепной пес стерег? Самого князя-кесаря Меншикова к ней не допущал, чего тот ему не простил да под топор подвел!
Неужто?...
Фамилия-то на Москве редкая. А у Густава — верно, сын был, которого прилюдно кнутами били да в солдаты отдали. Уж не он ли? спросил командира.
Так и есть!
Нахмурился Лопухин.
Вот ведь как бывает — сколь раз Густаву броши да кольцо заказывал, парнишку его в мастерской видал и знать не знал, что тот дочь его спасет в обличье солдатском. Вот дела!... Оно, конечно, батюшка его, головы лишенный, давно сгнил, да ведь Алексашка-то жив и ныне в больших чинах ходит! Как-то он ко всему этому отнесется? А ну как заподозрит чего?...
Задумался Лопухин — знать бы заранее...
Ну да делать нечего!
Сказал громко, чтоб все слышали:
— А все одно — храбрец! А по храбрости — и заслуга.
Что-то слугам своим крикнул.
Те подскочили, шкатулку поднесли, крышку откинули.
Лопухин туда руку запустил. Деньги вытащил. Сказал:
— На вот тебе за верную службу твою! Да за Анисью нашу, что ты из огня вынул! Выпей, братец!
— Премного благодарен! — рявкнул, как то артикул предписывает, Карл. — Но только денег мне не надобно!
