Рубен поперхнулся и закашлялся. Ты, кукла дьявола! Комэску башню сносит, а Шельмам — забава?
— Треплетесь?
— Само собой, командир.
Ну что ж, если ты расположен разговаривать, у меня тоже есть моральное право...
— Хорошо. Я знаю, откуда тут взялся я. Для Эстергази, в конце концов, не предполагается ничего иного. Но ты-то как сюда угодил?
Вале дернул ртом, зачерпнул горсть воды и умыл лицо. Аккуратно, в минималистичной манере. Прямо кот.
— Крылья Империи в большем почете, нежели чрево. Пилотом я мечтал стать с детства. Все мои книжки и видео были про пилотов. Я летал в воображении намного раньше, чем понял, как оно на самом деле.
Рубен хмыкнул. Память об учебных годах вызывала какие угодно ассоциации, кроме романтических.
— Разочаровался?
Вале чуть заметно кивнул.
— Но как я мог уйти после того, как прожужжал родным все уши? А особенно после того, как матушка моя прожужжала уши всему своему обширному кругу общения. Экая честь! А кроме того, на каникулах со мной носились как с писаной торбой, баловали, откармливали... Я был любим, уважаем, мною гордились. Совершенно другая и при этом — совершенно нормальная жизнь. А в Учебку возвращаться приходилось с гирями на ногах. Снова становиться нулем. То, что у нас вот здесь, — он определил руками чудовищный авианосец вокруг себя, — это каторга. Здесь приходится доказывать право человека на достоинство. На уважение. В ней ощутимо меньше любви. Если бы не война... я бы, пожалуй, сломался. А так — деваться-то некуда.
— Что страшнее смерти, Вале?
— Да у меня, я так думаю, не то, что у вас. Нарастающее отчаяние, чувство одиночества...
Рубен поневоле скроил гримасу: чувство одиночества в кубрике, забитом под потолок...
— ...напряжение, недоверие, ненависть. Ожидание смерти. Но быть недо-Шельмой, командир, было хуже всего. Тринадцатого эскадрилья хотела больше, чем меня.
— Я свинья, — вдруг сказал Рубен и даже стукнул кулаком по краю раковины. — Я высокомерная недалекая сволочь. Я принимаю как должное, что есть некоторое количество достаточно могущественных лиц, которые лоб разобьют, чтобы я был жив-здоров-благополучен, и сосредоточился, перекрывая личный счет конкретного Рейнара Гросса. А кого волнует она? Я вообще подумал, где она, что с ней? Нет, я о ней если и вспоминал, так только в смысле, что она может дать! Письмо, удовольствие, понимание... счастье. Я вообще ни о чем не позаботился. О, конечно! Я же исполнял свой долг, большой и важный!
