— Я, простите, историк, — заметил Кэрри.
— Ну, конечно, по истории, — ничуть не смутился Бэзби. — Итак: мы бы имели блестящее историческое исследование. Но через двадцать лет оно бы устарело. Работа же, которой он занят теперь, принесет колледжу пользу на очень долгое время. Перевести институт в Эджстоу! Как вам это? А? Я говорю не только о финансовой стороне, хотя по долгу службы с ней связан. Вы представьте себе, как все проснется, оживет, расцветет! Может ли самая лучшая книга по экономике…
— По истории, — подсказал Фиверстоун, но на сей раз Бэзби не услышал.
— …по экономике, — повторил он, — сравниться со всем этим? А?
Доброе вино уже делало свое доброе дело. Все мы знаем священников, которые рады забыть о своем сане после третьей рюмки. С Бэзби все обстояло наоборот: именно в этот момент он о своем сане вспоминал. Священник, уснувший летаргическим сном тридцать лет назад, обретал странную, призрачную жизнь.
— Вы знаете, — вещал он, — что правоверием я не отличаюсь. Но если понимать религию в широком, высоком смысле, я не побоюсь сказать, что Кэрри делает сейчас то, чего не сделал никакой Джоэл.
— Я бы не стал употреблять таких слов, Джеймс, — скромно заметил Кэрри, — но…
— Конечно, конечно! — перебил его Бэзби. — У каждого свой…
— А кто-нибудь узнал, — спросил почтенный гость, — что именно будет тут делать институт?
— Странно слышать это от вас, — Кэрри удивленно посмотрел на него. — Я думал, вы там свой человек.
— Наивный вы, что ли? — повернулся к нему Фиверстоун. — Одно дело — свой, другое дело — чем они занимаются.
— Ну, если вы имеете в виду частности… — начал Кэрри.
— Знаете ли, Фиверстоун, — перебил его Бэзби, — вы разводите таинственность на пустом месте. На мой взгляд, цели института совершенно ясны. Он впервые в истории занимается прикладной наукой всерьез, в интересах нации. Один размах говорит за него. Какие здания, какой аппарат!.. Вспомните, сколько он уже дал промышленности. Подумайте о том, как широко он использует таланты, и не только научные, в узком смысле слова. Пятнадцать начальников отделов, причем каждый получает по пятнадцать тысяч в год! Свои архитекторы, свои инженеры, свои полицейские… Поразительно!
— Будет куда пристроить сыночка, — заметил Фиверстоун.
— Что вы хотите сказать, лорд Фиверстоун? — возмутился Бэзби.
— Да, сморозил! — рассмеялся Фиверстоун. — Совсем забыл, что у вас есть дети.
— Я согласен с Джеймсом, — снова вклинился в разговор Кэрри. — Институт знаменует начало новой, поистине научной эпохи. До сих пор все делалось как-нибудь. Теперь сама наука получит научную базу. Сорок ученых советов будут заседать там каждый день, протоколы будут немедленно реферировать, распечатывать — мне показали, удивительная машина! — и вывешивать на общей доске. Взглянешь на доску — и сразу видно, где что делается. Институт работает как бы на твоих глазах. Этой сводкой управляют человек двадцать специалистов, в особой комнате, вроде диспетчерской. На доске загораются разноцветные огоньки. Обошлось это, я думаю, не меньше, чем в миллион. Называется прагматометр.
