– Мы французы, – сказала petite Michиle.
– Не делайте этого, сеньор! – закричал Альбер. – Мы французские туристы, сеньор!
Да, они были почти дети. Но с холодными лицами, жесткими, как их охоты*, твердыми, как камни в их шершавых руках, которые они обрушили на Альбера и petite Michиle.
* Охоты – вид индейских сандалий (кечуа).
– Убейте нас сразу! – крикнул Альбер по-французски, обнимая petite Michиle и пытаясь загородить ее от безжалостных рук. – Мы ведь тоже молодые, сеньор! Сеньор!
* * *
– Когда я услышал, что этот тип стал избивать ее и она заплакала, у меня мурашки пошли по коже, – сказал Томас. – Все как и в прошлый раз, подумал я, все как в Пукальпе. Везет же тебе как утопленнику.
Литума заметил, что Томаса Карреньо трясет от одного воспоминания о той ночи, он весь горит, заново переживая случившееся.
Кажется, даже забыл, что он не один, что его слушают.
– Когда мой крестный в первый раз послал меня охранять Борова, я чуть не лопнул от гордости, – немного успокоившись, снова заговорил парень. – Еще бы. Быть рядом с такой важной шишкой, сопровождать его в сельву. Но в первый раз была та страшная ночь в Пукальпе, а теперь то же самое начиналось в Тинго-Марии.
– Ты еще не нюхал настоящей жизни, не знаешь, что она полна дерьма, – заметил Литума. – Ты прямо как с луны свалился, Томасито.
– Я знаю жизнь, но все равно от этого садизма мне стало не по себе. Меня, черт возьми, воротит от таких вещей. Я их не понимаю. И я пришел в такое бешенство – даже вспомнить страшно. Ведь он был хуже зверя. Тогда-то я и понял, почему его прозвали Боровом.
Раздался удар, женщина завизжала. Он ее берет и в это же самое время бьет. Литума прикрыл глаза и постарался представить ее. Пухленькая, фигуристая, с круглыми грудями. Этот тип – важная шишка – поставил ее на колени, берет сзади и одновременно охаживает ремнем, да так, что на спине остаются багровые полосы.
– Не знаю, кто в тот момент был мне противнее – он или она. Чего только не делают за деньги, думал я.
– Так и ты там был за деньги, разве не так? Охранял Борова, пока он развлекался – вытрясал душу из этой шлюшки.
– Не называйте ее так, господин капрал, даже если она и впрямь была шлюшкой.
– Да это просто к слову пришлось, – примирительно сказал Литума.
Парень яростно отмахнулся от мошкары. Была уже глубокая ночь. Жара не спадала, вокруг тихо шелестели деревья. На небе не было луны. Вдали, среди холмов и перелесков, можно было различить маслянистые огни Тинго-Марии. Дом стоял в пустынном месте, метрах в ста от шоссе, связывающего Агуатию с Пукальпой, его тонкие перегородки и стены свободно пропускали голоса и шумы. Он снова услышал свистящий удар и вскрик женщины.
