– Они в тех горах, – догадался наконец кто-то из пришедших. – Они там спят.
– Веди нас туда, – приказал юноша с твердым взглядом. – Будешь с нами, внесешь свой вклад в общее дело.
И Педрито пошел впереди, повел этих людей самой короткой дорогой к горам. Небо уже очистилось от туч, заголубело, солнце позолотило вершины темной цепи гор. Во влажном воздухе разливался запах прелой травы и мокрой земли, терпкий запах, от которого у Педрито веселело на душе. Он жадно вдыхал этот аромат земли, воды и корней, очищающий мир после грозы и успокаивающий тех, кто, попав в грозу, вздрагивал от раскатов грома, думая в страхе, что наступает конец света.
Они шли довольно долго: земля раскисла, и ноги утопали в грязи по щиколотку. Им пришлось снять ботинки, тапочки, охоты. Не видел ли он здесь солдат или полицейских?
– Он не понимает, – догадался кто-то. – Блаженный.
– Понимать-то понимает, да сказать ничего не может, – поправил другой. – Он тут живет совсем един, вокруг только викуньи. Ну и одичал.
Когда они, прыгая через лужи, размахивая руками, подталкивая друг друга, пихаясь и строя рожи, добрались до подножья горы, Тиноко знаками объяснил, что надо укрыться в зарослях ичу, чтобы не спугнуть викуний. Не разговаривать и не шевелиться. У викуний тонкий слух и острое зрение, они недоверчивы и пугливы и начинают дрожать от одного только запаха незнакомого человека.
– Подождем здесь, всем затаиться, ни звука! – приказал юноша-ребенок с жестким взглядом. – Рассредоточиться без шума!
Педрито Тиноко наблюдал, как они останавливаются, расходятся веером, все дальше друг от друга, залегают в ичу.
Когда все устроились и наступила полная тишина, он крадучись направился к пещерам. Заглянув еще издали внутрь, различил в полумраке, как блестят глаза викуний. Те, что были у самого входа, на страже, следили, как он приближался. Они всматривались в него, навострив уши, и шевелили холодными носами, пытаясь уловить знакомый запах, тот, в котором не таилось никакой угрозы ни самцам, ни самкам, ни детенышам. Педрито двигался все медленнее, все осторожнее, чтобы чуткие животные не уловили его волнения. Он начал потихоньку цокать языком, как это делают викуньи, это был их язык, он выучил его и умел разговаривать с ними. Неожиданно у самых ног мелькнула серая тень: вискача! Он поднял было пращу, чтобы метнуть камень, но удержался, не желая вспугнуть викуний. А спиной он ощущал взгляды этих пришлых людей.
Викуньи начали выходить, но не одна за другой, как обычно, а семьями. Самец со своими четырьмя или пятью самками, матери с детенышами, жавшимися к их ногам. Они втягивали носами влажный воздух, обнюхивали размытую дождем землю, размокшие жухлые былинки и сочную зеленую траву, которую уже подсушивало солнце и которую скоро они начнут есть. Они поворачивали головы направо и налево, смотрели вверх и вниз, прядали ушами, то и дело вздрагивали: пугливость была главной отличительной чертой их натуры. Педрито стоял среди них, они терлись о него, ждали, когда он погладит их теплые уши или почешет, запустив пальцы в густую мягкую шерсть.
