— Ну а правда?
Гейбл заморгал длинными, как у девушки, ресницами.
— Причем здесь правда? Ах, да. Правда состоит в том, что искусство — это та же коммерция. Сколько я могу за него выручить и какой доход я получу, продав. Цвет, перспектива, формы, оригинальность видения мира — все это ерунда для меня. Честно говоря, я подозреваю, что и для всех людей.
Крис смотрел в окно на голубоватую дымку от выхлопных газов, окутывающую Сентрал-Парк, медленно считая про себя до десяти. — Я не о том. Я — о вашей любовнице, — сказал он, наконец.
— Это чистейшая ложь! — крикнул Гейбл, ударив кулаком по столу. Его лицо застыло в непроницаемую маску, так что у Криса создалось впечатление, что, если по этой маске ударить молотком, она разобьется на мелкие кусочки. — Я любил свою жену. Всякий, кто скажет противоположное, солжет. Понятно?
Крис кивнул.
— Понятно. Но должен вас предупредить, что всю следующую неделю, а может, и часть следующей, на нас будет литься дерьмо, как из рога изобилия.
— Я вам плачу за вашу работу, — сказал Гейбл, уже держась за ручку двери. — Вот и выполняйте ее, черт побери, не спрашивая у меня на то особого разрешения.
Вот тут-то и почувствовал Крис впервые, насколько ненавистна ему его работа. Он всегда верил в святость прав человека, как и в мудрость американской судебной системы. Каждому гарантируется объективное разбирательство, справедливый суд и непредвзятая оценка его проступка здравомыслящими согражданами. Гордость этими достижениями демократии и привела Криса на юридический факультет.
Но теперь, после возвышенных, идейных дискуссий на семинарах, после аргументов, которыми он убедил Макса Стейнера передавать ему безнадежные дела, пришли будни Кругов Ада, когда он сам с тоской во взоре мог наблюдать, как человеческие отбросы проскальзывают сквозь благородные залы, где вершится правосудие. Крис видел, что эти люди насмехаются над законом. Они нанимают ловких юристов, вроде Криса, чтобы те помогли им выкарабкаться. И Крис, с его наивной верой в то, что права каждого человека должны быть защищены, послушно вызволял их, просто отвернув от них глаза, как от бородавки на носу симпатичной женщины. Он предпочитал совать голову в работу, как страус сует ее в песок при опасности. Не его дело, убеждал он себя, судить о личностных качествах его подзащитных. Это — дело психиатров.
Теперь он понял, что, не обращая внимания на то, каких клиентов он берется защищать, он вынужден закрывать глаза на то, каким адвокатом он становится. Даже не заметив, когда это случилось, он вдруг обнаружил, что его вера в правоту того, что он делает, пошатнулась. Дело Маркуса Гейбла было, как говорится, последней соломинкой, которая сломала спину верблюда. Оно, как лакмусовая бумажка, проявило все сомнения и страхи Криса.
