Боль, которую она теперь ощущала, будучи отрезанной от всех, кого любила, от всего ей привычного, была ни с чем не сравнимой. Она подавила в себе свой гнев на Николаса, как подавляют неприятный вкус во рту, оставленный горьким лекарством. Но расправиться таким же образом с беспомощностью, которую она чувствовала, она не смогла. Здесь, в Японии, все ее слабости, вымышленные и реальные, казались увеличенными до неприличия. И в Японию она приехала ради Николаса.
Она знала, что ее любовь к нему непоколебима, но она также отдавала себе отчет, что не может выносить своего собственного неутешного горя от смерти дочери, одновременно воюя с Николасом.
Впечатление было такое, что ее обступили со всех сторон невидимые враги, и она, не представляя, как с ними можно бороться, уступила бы колоссальному искушению удрать, если бы не ужас от сознания того, что, убегая, она бросит на произвол судьбы Николаса, предав его таким образом. Такого она бы не простила себе никогда. Она чувствовала, что запуталась в ситуации, как перепелка в силках, и эта ситуация все больше и больше выходит из-под ее контроля.
За окном постепенно светлело, а Жюстина лежала без сна, и подушка ее была вся мокрая от слез. Жаль было и Николаса, но жаль и себя.
Когда на востоке зарделась заря, Жюстина уже знала, что она не способна убежать, бросив все. Но в сложившихся обстоятельствах она была также не способна бороться в одиночку. Ей нужен был совет, причем совет кого-нибудь, кто знал Николаса не хуже, чем она, но несравненно лучше разбирался в хитросплетениях японской жизни. Был только один человек, который отвечал этим требованиям: Тандзан Нанги.
Нанги почувствовал, что кто-то опустился на скамью рядом с ним. Машинально он поднял глаза посмотреть, кто это, и, к своему величайшему изумлению, увидел, что это Жюстина.
— Миссис Линнер, — промямлил он, быстро опуская глаза, чтобы она не заметила застывшего в них шока, — а я и не знал, что вы католичка.
— Я вовсе не католичка, — возразила Жюстина и тут же прикусила язык, осознав, что Нанги просто давал ей возможность естественным образом объяснить ее присутствие в церкви и, как говорят в Японии, «спасти лицо». Конечно, он сразу понял действительную причину ее прихода сюда, но в Японии не принято говорить о действительных причинах. Каждый слишком озабочен тем, чтобы спасти свое лицо. — То есть, — начала она и опять замялась, — сказать по правде... — Она опять остановилась. Кто же говорит правду в Японии? Здесь если н говорят ее, то таким образом, что слова можно интерпретировать и так, и эдак — шестью различными способами.
