А затем совершенно неожиданно Шизей улыбнулась, и все протуберанцы ее могущества вдруг рассеялись, и вместо них опять сиял свет невинности и простодушного любопытства, так что Брэндинг даже усомнился, а отражались ли в этом лице темные и зловещие силы.
Шизей в одной лишь легкой накидке, покрывающей плечи, сидела в кресле с высокой спинкой с такой непринужденностью, словно она была полностью одета и присутствовала на деловом совещании. Ее руки лежали на подлокотниках кресла, и даже сейчас, когда их сбоку освещал сильный свет, он не видел на них не только волос, но даже пушка юности.
— Шизей, — позвал он, и она с улыбкой повернулась к нему лицом. Луч света скользнул по линии ее высоких скул, и создалось впечатление, что это не свет уходящего дня освещает девушку, а кисть художника заканчивает рисовать ее портрет.
А затем она повернула голову обратно, и теперь он видел нежный овал ее подбородка, впадинку на горле и между грудей как одну непрерывную линию. В этой позе было столько интимности, столько первобытной эротики, сколько порой не бывает даже в самом половом акте, который, как хорошо знал Брэндинг, может быть обезличенным, как стрижка в парикмахерской. В этой позе было что-то от тигрицы в джунглях, когда та открывает своему избраннику свою самую уязвимую часть тела. Вот смотри, как бы говорила она, я вся в твоей власти.
И в этот умопомрачительный момент Брэндинг понял, что он хочет эту женщину с такой страстью, какой никогда не чувствовал прежде.
Он вспомнил — будто вспышка граней бриллианта, повернутого к свету — эпизод из детства, который жил подо льдом его памяти все эти годы, хотя и приглушенный временем. Существование Шизей являлось живым отрицанием и пространства, и времени, — и в ее глазах он увидал свое прошлое, явившееся, как призрак на свадебный пир.
Он вырос в Бостоне, в районе Бикон-Хилл. Отец был крупным банкиром. Мать, Бесс, всегда приводила юного Коттона в трепет. Не имея возможности осуществлять контроль над мужем, она контролировала своих детей с такой свирепостью, что это навеки врезалось в их память.
Вынужденная считаться с велениями времени и своего мужа, она не могла быть верной (в полном смысле слова) пуританским традициям Новой Англии, — и это ее очень печалило. Она была богобоязненна — глубоко, почти до самозабвения. Брэндинг всегда с ужасом ждал воскресенья, когда мать таскала его в пресвитерианскую церковь, где заросшие бородой до самых глаз священники грозили притихшей пастве геенной огненной. Она заставляла его вновь и вновь читать Библию и запоминать наизусть целые отрывки оттуда.
