– Ты хочешь сказать, что на нас будет любоваться все население твоей планеты, как в королевском зверинце?
– Боюсь, дорогая моя, что это еще мягко сказано. Сначала мы будем гостями Президента, затем, по собственному выбору, любые уголки Земли – всем кагалом или поодиночке, это уж нам самим решать. Кстати, туристические проспекты уже сброшены, и в невероятных количествах. Ких уже освоил видеотехнику, ему понравилось по младости лет.
Лицо моны Сэниа исказила горькая усмешка:
– До чего ты переменился, эрл Юрген! Разве Президент – это первый человек, которого мы должны посетить?
– А у тебя встречные планы, солнышко мое? – спросил он игриво, обнимая ее за плечи и настойчиво притягивая к себе.
Она решительно освободилась от его рук и сделала шаг назад:
– Как ты мог забыть о вдове эрла Юхана, твоего названого брата?
Он помрачнел:
– Прости меня, я не хотел тебя расстраивать в первый наш день… Мы не сможем с ней встретиться. Она больна. Она в клинике.
– А что такое – клиника?
– Клиника – это такое заведение, куда помещают людей, у которых сходные болезни.
– Это вроде кладбища, да? Но как больной может поправиться, если его к тому же еще и увезли из дома?
– Ну, там много врачей, специалистов, аппаратура всякая… Знаешь, кое-кто выживает.
– Перестань паясничать! Этой несчастной женщине сразу станет легче, если мы расскажем ей о том, как все это время жил ее муж и как самоотверженно он пошел на смерть. Или ты и это забыл? Ведь нет ничего страшнее, чем неизвестность, особенно если это касается любимого человека.
– Сэнни, малышка, ты права, как всегда… Но мы не сможем ей ничего рассказать. Она не просто нездорова. Она никого и ничего не узнает. Она в клинике для душевнобольных.
Мона Сэниа долго молчала, потом подняла руку и потерла шрамик на лбу это движение уже вошло у нее в привычку.
– Значит, кто-то на твоей Земле умеет любить сильнее, чем на Джаспере, проговорила она совсем тихо – Прости, эрл Юрген, я хотела бы вернуться.
– Четыреста чертей, Сэнни, да посидим хотя бы просто так, вон мох пушистенький, и совсем не сыро, я земляники наберу; воздух какой, это ж самый пахучий день лета, одуреть можно, весь лес точно ромом настоянный, голова кругом, Сэнни, это ж просто грех на такой заповедной поляне – да не…
– Прости, – повторила она, сделала шаг в сторону и исчезла. Крошечный паучок сорвался с ветки и, пролетев перед самым носом командора, невидимой паутинкой перечеркнул все знойное чародейство этого июньского леса.
