Принцесса резко отбросила гребень и решительно надвинула на лоб свой сверкающий лиловыми самоцветами обруч:
— Ты считаешь, что я недостаточно осмотрительна в выборе воспитателей для наших детей?
— Ох, детка, не заводись. Паянна — милейшая бабка. Только… понимаешь, как бы это сказать… её слишком много. Когда я ее впервые увидал, мне она напомнила ткачиху с поварихой и сватьей бабой Бабарихой в одном лице. — О том, что это лицо вызвало в нем бессознательную неприязнь, он промолчал. — Но если ты уже решила, то когда уважаемая матрона почтит нас своим прибытием?
— Она сказала, что не может оставить старого Рахихорда, и сделала это так, чтобы я поняла: предлагать ей какие-нибудь блага или сокровища бесполезно. Так что, как видишь, на нее можно положиться. Она-то умеет быть верной.
Черные брови командора, так разительно контрастирующие с его соломенной шевелюрой, дрогнули и сложились уголками — в голосе жены он различил плохо скрытый упрек:
— По-моему, мы впервые затронули скользкую тему верности. Уж не хочешь ли ты хочешь сказать, дорогая, что я изменяю тебе с каждой встречной планетой? Хорошо, хорошо, уступаю тебе следующий полет на Сваху, и тогда считаем, что мы квиты. По рукам?
Она быстро наклонила голову как бы в знак согласия, а на самом деле — чтобы он не заметил, как вспыхнуло ее лицо. «Я изменяю тебе…» — Он сам произнес те слова, которые она не могла выговорить даже про себя…
— Так, с бабой Бабарихой мы покончили, вернемся теперь к нашему островному царю Салтану. — Он, как это все чаще случалось в последнее время, даже не заметил ее замешательства. — Скажи, что это такое с тобой приключилось, ч го ты вчера даже не спросила меня, как он назвал своих внуков?
Сэниа почувствовала, что у нее краснеет даже спина. Только бы он не догадался — ведь ревность прилична камеристкам и горничным, но никак не принцессе…
— Прости меня: вероятно, это было предчувствие — ведь в это время, возможно, умирал мой старший брат… — То, что она говорила, отнюдь не было правдой, и ей было мучительно стыдно, что из этих слов она старательно плела завесу, скрывающую давешние подозрения. — Так как же их назвали?
Юрг покаянно схватился за голову:
— Ох, Сэнни, это ты прости меня, бегемота толстокожего! У меня самого ведь никогда не было братьев и сестер. Могу представить себе твое горе…
Так. Довыкручивалась. Не хватало еще горе изображать.
— Нет. — Она решительно тряхнула головой. — Предчувствие беды у меня — не редкость. А что касается сестринской печали… Я любила только младшего. Что касается остальных — ты и представить себе не можешь, сколько я от них натерпелась. Девчонка, которая в нарушение всех традиций лезет в фехтовальный зал — да они попросту лупили меня чуть не до потери сознания, хорошо еще, не по лицу. Отучали. Если бы не тайные уроки Иссабаста, я никогда и не смогла бы драться с ними на равных. А их вмешательство в мои отношения с Асмуром? Я ведь тогда чуть своего крэга не угрохала. Так что родственных чувств ни к ним, ни к папеньке я никогда не испытывала — далекие, абсолютно холодные ко мне люди. Царедворцы-диктаторы. И сменим тему.
