Пы был феноменально обидчив и непременно (впрочем, совершенно справедливо) отнес бы реплику командира на свой счет.
— Ладно, попытка — не пытка.
Борб направил парализующий луч чуть пониже хвостового шипа и дал полную мощность. Провал сей операции превзошел все ожидания: с каркающим криком, похожим на вороний, туканяра принялся отбивать форменную чечетку. Почва под ногами дружинников задрожала, как будто неподалеку стартовал среднегабаритный межпланетник.
Труха, смешанная с дерьмом, летела из дыры уже непрерывным потоком.
— Это надо кончать, — не выдержал командор. — Хотя бы из сострадания. Будем ломать стенку.
Тугой огненный луч описал вокруг отверстия широкий круг, и от легкого пинка каменная стенка рассыпалась мелким щебнем, подняв очередное облако пыли; сквозь эту завесу с паническим клекотом вылетел ослепший от дневного света туканяра, кенгуриным скоком достиг горячей лужи и, окунувшись в нее, затих. Тараканье полчище накрыло его шевелящимся саваном за десять секунд.
Юрг заглянул внутрь разгромленной пещерки и только присвистнул:
— Тогда считать мы стали раны… Хана, братцы. Считать уже нечего.
Как это ни печально, но он был прав: мельчайшая труха не хранила в себе не то чтобы амулета или какой-нибудь таблички с иероглифами — это был крах всех их надежд. Красноватые стенки выдолбленной в скале камеры, кое-где расцвеченные соблазнительными шоколадными и сливочными прослойками, поднимались чуть выше головы и явно носили следы рукотворного украшательства: то и дело попадались отшлифованные до блеска кружки и квадратики, неглубокие выемки, ниши, а вдоль верхней кромки с равными промежутками следовали глубокие отверстия — вероятно, для жердей, на которых крепились тяжелые занавеси. Разумеется, нигде не валялось ни клочка кожи, ни щепочки, ни тем более кости — теплый туман и таракашки свое дело сделали уже давно. Юрг методично простукивал стены рукояткой десинтора, но кроме неглубоких трещин, откуда порой выставлялись подрагивающие усы, ничего обнаружено не было.
Борб наклонился и захватил щепотку древнего праха; растер на ладони.
— Тараканам на подстилку, — констатировал он.
— Вот именно. А если что и было, то уплыло прямо в туканярье брюхо, покойник-то вряд ли был разборчив в еде. Одно утешает: ничего металлического или каменного здесь не хранилось, иначе наш обжора давно бы сдох от несварения желудка.
На самом деле его ничто не утешало: пропало то нетерпеливое, ознобливое состояние, которое владело им с утра, точно душа, угнездившись где-то под ложечкой, в предвкушении открытия потирала потные лапочки: сейчас, вот прямо сейчас… Ага, щас.
