— Ты меня за дурочку принимаешь! — взорвалась она. — Зачем ты просил Гиддингса передать мне, чтобы я готовила приданое?!
— А что, разве это уж так глупо? Я ведь влюбился в тебя в ту самую минуту, как увидел в первый раз, и тут же понял, что ты для меня — единственная женщина. Руфь, ты выйдешь за меня?
— Ты велел ему передать, чтобы я готовила приданое! — Она не слушала его, захлебываясь от возмущения. — Нет, этому просто названия нет!
— Ну что ты, я ведь просто хотел…
— Ты дурак! — воскликнула она в отчаянии. — Если хочешь знать, я готовила приданое с того самого дня, когда мы познакомились!
— Господи! — Горло Нобла перехватило от волнения. — Ох уж эти женщины!
— С этой минуты, — сладким голосом произнесла Руфь, — это слово для тебя будет существовать только в единственном числе.
Развязка наступила два часа спустя после того, как человек, на чьем попечении находился почтовый перегон в Блафф-Крик, в третий раз пришел в себя. Он слабо пошевелился, пытаясь приподнять свое, вдруг ставшее чужим и непослушным тело, но быстро сдался и лежал, распростершись на грязном полу, тяжело дыша. У него был перебит позвоночник и в боку зияла уродливая рваная рана.
Это был человек средних лет, небритый, с растрепанными волосами, в которых кое-где пробивалась седина. Грязную рубаху и брюки из домотканой материи залила кровь. Босая нога посинела от холода, на другой болтался старый незашнурованный башмак. Парный ему, разношенный и со сбитым каблуком, валялся возле очага.
В комнате, где он умирал, стоял большой стол с еще грязной после ужина посудой, возле него — две длинные скамьи, на которых лежали старые инструменты, кусочки упряжи и обрезки кожи да пара перевернутых стульев, теперь отброшенных по углам. Рука мужчины еще сжимала винтовку, а рядом с ним упал и дробовик-двустволка… Рассыпанные по полу гильзы свидетельствовали о том, что огонь вели и из винтовки, и из дробовика. Крыльцо тоже изрешетили пулями. Сложенный из каменных глыб с крышей из кедровых бревен, засыпанных толстым слоем земли, домик смотрителя неловко примостился у подножия громадного утеса. С виду приземистый и неказистый, он оказался надежной крепостью, в которой его хозяин уже четыре часа сражался один против банды кочевых индейцев.
После их последней безуспешной попытки ворваться в дом прошло уже больше двух часов, но он знал, что они все еще здесь, затаились неподалеку, ожидая прибытия почтового дилижанса, который страстно мечтали заполучить, как ребенок запретную игрушку, кроме того, ничуть не меньше их привлекали лошади, а также оружие. Никакой возможности предупредить об опасности кучера дилижанса или пассажиров у смотрителя не осталось, если, конечно, он сам не сделает это. И именно потому он был все еще жив, не позволяя себе провалиться в блаженное забытье, держась из последних сил, чтобы успеть выстрелить еще один только раз — подать сигнал о смертельной опасности, которая подстерегала путешественников на станции Блафф-Крик.
