Раненый вздрогнул от боли, он перевел дыхание и еще раз попытался привстать. Вдруг волна дикой боли снова захлестнула его, так что он едва не потерял сознание. О Господи! Только бы прожить еще немного! И куда, к черту, запропастился этот проклятый дилижанс?! Он ведь должен прибыть уже несколько часов назад!
Сцепив зубы от нестерпимой боли, он старался не думать ни о чем.
«Жить, жить, жить!» — повторял он про себя как молитву.
Ведь он знал их всех — Делани, Уэллса и старину Джексона. Они слишком хорошие парни, чтобы дать им погибнуть вот тут среди пустынных скал. Все трое сильные, порядочные и честные люди, он уважал и любил их и верил, что жизнь могла бы быть другой, если бы таких людей стало побольше. Он знал, что и они никогда бы не бросили его, окажись на его месте. И, будь он проклят, если даст им погибнуть!
«Я сильный, — стиснув зубы, думал он, когда перед глазами у него все темнело от боли, — я все выдержу и продержусь до их приезда!»
Отдохнув немного, он собрал все силы и наконец оторвал от пола онемевшую руку. Попробовал пошевелить пальцами, но они слушались с трудом, и единственное, что он ощущал, это страшный холод в руке. Он уже плохо слышал и не знал, ушли ли индейцы, но стрелять боялся, во-первых, дилижанс мог быть еще далеко, и его выстрел просто не докатился бы до него, а во-вторых, он понимал, что уже не сможет перезарядить дробовик. Ему нужно набраться терпения и ждать — ждать, сколько сможет!
Его все больше тревожили сгущавшиеся под потолком тени, в комнате заметно стало темнее, и Райан заволновался. Что это — неужели действительно уже так поздно? Или это пришла смерть, и в глазах темнеет от потери крови? А может, он впадает в забытье?
Внезапно ему послышался издалека топот копыт и звуки почтового рожка, он потянулся за дробовиком, но вдруг воцарилась тишина, и он догадался, что ошибся. Пересохшие губы с трудом шевельнулись, в умирающем мозгу ворочалась одна мысль.
— ЖИТЬ! — повторял он упрямо. — Мне нужно прожить еще совсем немного. Руби! — вдруг вспомнил он. Потрескавшиеся губы дрогнули. — Все хорошо, Руби. Я больше не сержусь, я давно простил тебя, Руби! — Райан попытался еще что-то сказать, но сухие губы не шевелились, и отяжелевший язык не повиновался ему больше. — Жить! — прохрипел он в последний раз. — О Господи, помоги мне!
Там, где дорога делала крутой поворот, вдруг шевельнулись кусты, и раненый краем глаза заметил какое-то движение, на миг выглянула и исчезла голова индейца, и внезапно громко и отчетливо прогремел над дорогой крик Джексона: «Йе-ху-у!»
