Таким образом внутри «часов», где все эти линии собираются вместе и концентрируются, там неумелый или неопытный путешественник может «шагнуть» или «упасть» в любое из неопределенного числа «направлений», в то время как оболочка корабля сама остается статичной. С ментальной точки зрения «часы» «находятся» повсюду во времени и пространстве, но физически они могут оказаться где-то, только если ими кто-то управляет.
Я боюсь, что потерял вас, де Мариньи, но пусть это вас не беспокоит. Я пережевывал эту мысль бесконечное число раз!..
А ведь я все еще не описал внутренность «часов», не так ли? Так вот, представьте себе самый густой лондонский туман, который вы когда-нибудь видели, сплошную стену клубящегося серого вещества, сквозь которое вы не в состоянии разглядеть даже собственную руку. Теперь уберите сырость, которая всегда сопровождает такой туман, и прочие физические явления, обычно ассоциирующиеся с туманом. И наконец, представьте, что мостовая под вашими ногами постепенно исчезает, но никак не исчезнет, и при этом у вас нет ощущения неустойчивости или падения. Вот тогда вы получите представление о «кабине» моей машины.
Внутри «часов» сохраняется температура почти такая же, как у человеческого тела, но вы почувствуете себя комфортно лишь при условии, что сумеете подключиться к рецепторам механизма. Вы можете ввести внутрь «часов» целую армию, и им всем хватит места! Когда я устаю, то представляю себе кушетку, ложусь на нее и сплю… А ведь снаружи машина напоминает дедушкины часы, хотя и имеет очень мало общего с любым хронологическим механизмом, придуманным человеком!
Но вернемся к моему рассказу…
Я проснулся на заре, если так можно назвать постепенный переход небесного свода от черного к темно-синему цвету, на котором никогда не гасли звезды. Ущербное оранжевое солнце выглянуло из-за восточного горизонта и тогда я решил, что пора вновь отправится на поиски. Я поднял свой корабль и полетел обследовать таинственное сооружение, расположенное к востоку от места ночной посадки. И хотя жалкий свет умирающего солнца не шел ни в какое сравнение с его сиянием в двадцатом веке, двигаться навстречу восходу пришлось буквально вслепую. Преодолев около трех с половиной миль, я увидел, что основание небоскреба (так я стал думать о нем, хотя настоящее назначение сооружения все еще оставалось тайной) располагалось в некотором углублении, хотя и вытянулось вверх на добрые три четверти мили, пронзая разреженный воздух, в то время как его диаметр составлял около трети высоты.
