— Что вы хотите, чтобы я сделала?
— Я сейчас вам это скажу, — сказал он серьезно. — Я хочу, чтобы сегодня вы погасили верхний свет, как всегда. Я хочу, чтобы ночью вы не спали, а внимательно смотрели на окна, и так, — чтобы вас никто не заметил. Вам ясно?
— Да, но зачем? Что я должна увидеть? В казино ведь нет бандитов ни на этажах, ни на лестнице.
— Вам хочется в это верить, — сказал Дэвис мрачно. — Бандитов на этажах нет, но на лестнице... зверь, хищный зверь на двух ногах, который может залезть и на крышу. Вы можете мне помочь! И вы это сделаете!
Франсуаза Бриджеман побледнела и задрожала от страха. Слова детектива потонули в органной музыке, доносившейся с кладбища.
Джон Коннерли и его дядя Стентон медленно шли к выходу с кладбища, чтобы сесть в роскошную машину, которую им дала в распоряжение дирекция. Они шли вдвоем.
— Представь, — сказал дядя; — что теперь ты сможешь забыть свои сыновьи обязанности и заняться своим проклятым боксом.
— Я думаю, что этот вопрос тебя не касается, — отрезал Джон с издевкой. — Ты оставишь дом, я тебе помогу в этом, и помрешь с голоду. Я положу конец твоему бренчанию. Ты ничего не получишь для своего канареечного оркестра.
— Хватит дерзить! — возмутился Стентон. — Джейс растратил деньги, играя в рулетку, и на эту женщину. Он не оставил нам наследства. Но ты мне не указывай, лучше убирайся со своей боксерской бандой, и мы посмотрим, как она тебя прокормит.
— Заткнись! — грубо перебил его племянник.
— Ты не способен понять меня, — угрожающе сказал Стентон. — Тебе, наверно, совсем отбили мозги, и ты не можешь быть нормальным человеком. Мы соберем семейный совет, и я буду тебя представлять, ты не имеешь нрава претендовать на то, чтобы управлять ресторанами, тебя нельзя и близко подпустить к ним. Я уже договорился с администратором, который реализует мои планы, и никто не сможет их разрушить. Ты не коснешься ресторанного бизнеса, и я советую тебе ничего не предпринимать, поскольку полиция подозревает тебя в убийстве, и я тоже. Меня не покидает мысль, что ты убил своего отца, ты ведь часто ему угрожал. Джон пришел в ярость.
— Хочешь, чтобы я заткнул твою поганую глотку?! Замолчи!
— Я останусь со своей музыкой, — рассуждал Стентон. — С человеческой точки зрения мне тягостно выносить все это. Но я слышу музыку во всем; музыка, которую я напишу, будет бессмертна. У людей твоего типа глухая душа, глухая к красоте и звукам жизни, жизненных ритмов. На самом деле ни ты, ни твои друзья, такие как Клив Поллок, не живете, а прозябаете. Кстати, ты видел, что его не было на похоронах? А знаешь почему? Он в тюрьме!
