Марианна подошла и поцеловала меня. Ее губы были такие сладкие, мы поцеловались еще несколько раз. Она была встревожена (вдруг кому-нибудь из наших гостей у нас не нравится?). Я сказал, что, по-моему, большинство очень довольны. Мы наполнили чашу из-под глинтвейна водкой, соком, кусочками фруктов, нарезанных заранее, и еще раз поцеловались. Подошел Гленн и поинтересовался, где ему взять соломинку для пунша (прости, Гленн, кажется, мы забыли их купить).
Я попробовал пунш. Он был вкусный, и я понял, что выпью несколько бокалов.
Нидар-Бергене пришвартовалась к Халфреду и спросила, чем закончилась игра в керлинг (что касается Рюнара, он всегда хотел узнать, в чем, собственно, заключается эта игра). Команда лоцманов выиграла с большим преимуществом. Мы разбили их в пух и прах, сказал Халфред. Он сам сделал немало хороших бросков. В меру сильных, в меру слабых (в этом секрет мастерства). Перестараешься — бита пролетит на полметра дальше, недостараешься — остановится за полметра до цели или отклонится в сторону. Нидар-Бергене поинтересовалась, не слишком ли тяжелы биты. Халфред только фыркнул. Нет ничего лучше, чем играть в керлинг, сказал он. На крытом катке тишина, сверкают огни, щетки шуршат по льду, а какая сосредоточенность охватывает игрока перед тем, как он запустит по льду к цели первую биту. Халфред сказал, что, как ему кажется, в спорте есть что-то от священнодействия. Нидар-Бергене сказала, что, по ее мнению, Халфред тонко чувствующий человек. Подошла Рут и выразила свое восхищение тем, что Халфред не только лоцман, но и умелый игрок в керлинг. Рюнар не сказал ничего.
Марианна наполнила мой бокал, и я подсел к Рюнару. Он поведал мне о своих горестях. Каждый раз, когда ему в голову приходит что-то неожиданное, о чем он никогда раньше не думал, что-то совершенно новое, способное изменить все вокруг, то скоро обнаруживается, что все это уже кем-то описано, обозначено термином, на эту тему уже защищен ряд докторских диссертаций, за которые авторами получены ученые степени. Какая обида, сказал я. Да, ужасно обидно. Похоже, ничего нового больше не придумаешь. Рюнар считал, что это касается абсолютно всего: истории религии (если уж взять его специальность), да и вообще всей науки, а также литературы, живописи, скульптуры. И еще он считал весьма опасным, что у нашего времени нет своих эстетических принципов, которые объединяли бы всех людей. Науку и искусство так заполонила всякая чепуха, что от них ничего не осталось. Мы тщетно пытаемся открыть что-то новое, что могло бы адекватно выразить нашу эпоху, вместо того, чтобы носиться с отжившими идеями. И вдруг он спросил, разве он требует слишком многого, желая, чтобы его посетила хотя бы одна-единственная гениальная мысль? Такая, которая еще никому не приходила бы в голову. Он мечтает проснуться однажды и обнаружить, что у него родилась такая мысль, тогда он бы ее записал и был благодарен судьбе всю оставшуюся жизнь. Я утешил его и сказал, что, на мой взгляд, это вполне допустимое желание и я уверен, что такой день обязательно настанет.
