Только Ермий спускал сверху на длинной бечеве плетёную корзину и
выдолбленную тыкву, а люди уже клали ему в эту корзину листьев капусты и
сухих, не варёных семян, а тыкву его наполняли водою. И этим бывший
византийский вельможа и богач Ермий питался тридцать лет. Ни хлеба и ничего
готовленного на огне он не ел и позабыл и вкус варёной пищи. По тогдашним
понятиям находили, будто это приятно и угодно богу. О своём розданном
богатстве Ермий не жалел и даже не вспоминал о нём. Разговоров он не имел ни
с кем никаких и казался строг и суров, подражая в молчании своём Илии.
Поселяне считали Ермия способным творить чудеса. Он им этого не
говорил, но они так верили. Больные приходили, становились в тени его,
которую солнце бросало от столпа на землю, и отходили, находя, что чувствуют
облегчение. А он всё молчал, вперяя ум в молитву или читая на память три
миллиона стихов Оригена[8] и двести пятьдесят тысяч стихов Григория[9], Пиерия[10] и
Стефана[11].
Так проводил Ермий дни, а вечером, когда сваливал пеклый жар и лицо
Ермия освежала прохлада, он, окончив свои молитвы и размышления о боге,
думал иногда и о людях. Он размышлял о том: как за эти тридцать лет зло в
свете должно было умножиться и как под покровом ханжества и пустосвятства,
заменяющего настоящее учение своими выдумками, теперь наверно иссякла уже в
людях всякая истинная добродетель и осталась одна форма без содержания.
Впечатления, вынесенные столпником из покинутой им лицемерной столицы,
были так неблагоприятны, что он отчаялся за весь мир и не замечал того, что
через это отчаяние он унижал и план и цель творения и себя одного почитал
совершеннейшим.
Повторяет он наизусть Оригена, а сам думает: «Ну, пусть так — пусть
земной мир весь стоит для вечности и люди в нём, как школяры в школе,
готовятся, чтобы явиться в вечности и там показать свои успехи в здешней
школе. Но какие же успехи они покажут, когда живут себялюбиво и злобно, и
ничему от Христа не учатся, и языческих навыков не позабывают? Не будет ли
вечность впусте?» Пусть утешает Ориген, что не мог же впасть в ошибку
творец, узрев, «яко всё добро зело»[12], если оно на самом деле никуда не
годится, а Ермию всё-таки кажется, что «весь мир лежит во зле»[13], и ум его
напрасно старается прозреть: «кацы суть Богу угождающие и вечность
улучившие?»
