— Нет, Владимир, не волнуйся, — произнес Часовня. — У тебя с головой все в порядке.
Они и мысли читать могут, осенило меня.
— Можем. Но главное, для чего мы пожаловали к тебе, так это сказать, чтобы ты не кручинился и не горевал о нас. Это ведь для людей мы сгорели, а на самом деле нас Господь к Себе забрал. Если сказать по-вашему, по-мирскому, так мы перешли через огонь в другой способ существования — невидимый обычному взору.
— Бессмертный вид у нас теперь, — пояснил высокий странник.
— Мы теперь на небесах, — сказал Часовня. — Нас можно там увидеть, если очами души в небо смотреть.
— Так что живы мы, Владимир, и невредимы, только стали другими. Огонь-то невежество сжигает, а любовь и красоту окрыляет, делает вечной, небесной.
Я старался переваривать услышанное, насколько это было возможно в такой ситуации.
— Что же мне теперь делать? — спросил я. — Как жить дальше?
— А дальше, добрый человек, для тебя начнется новый путь.
— Что же это за путь?
— А путь этот без пути! — приглушенно и таинственно произнес Часовня.
— Как же это понять — путь без пути? — недоумевал я.
— Начало пути, это когда нужно строить вещественные, материальные храмы, чтобы были стены и ученик в них возрастал и мужал. На это время дается и карта, и указания, куда идти, что и как делать. Но как вырастет ученик — стены ему более не нужны, начинается путь без карты, без стен, без указаний. И тогда приходит пора строить внутренний, духовный, так называемый СЕБЕНСКИЙ храм! — торжественно проговорил Колоколица.
— Вот-вот, — вторил ему Часовня. — Вещественные храмы ты научился строить, теперь учись строить духовные — в сердце и в душе своей. Это и есть путь без пути.
— А строить храм в душе своей, — подхватил Колоколица, — куда сложнее, нежели из бревен или камня. Люди-то научились материальному строительству, а вот духовному еще нет. Не всякому под силу такое, но дело это самое главное и важное. Ибо Господу разве постройки ваши нужны? Разве украшения и подношения? Нет! Ему любящие сердца ваши и светлые души нужны — вот что ждет Создатель от людей.
Эти наставления странных старцев настолько поразили меня своей простотой и глубиной, что я не решался что-либо сказать. Их слова будто пелену с глаз моих сбросили и обнажили то, над чем я так долго и мучительно бился.
— А мне уж стало думаться, что, может быть, Всевышний наказал меня. Ведь я так любил вас, а у меня отняли это, — вымолвил я. — Больно это. Очень.
— Не наказывал тебя Господь, — произнес с мягкостью и лаской Часовня. — А выталкивал тебя на новый путь, в новую жизнь. А боли твои и страдания — это боли нового рождения. Женщина в родах стонет и плачет, а потом рождается жизнь — жизнь подлинная, светлая, божественная. И твоя боль, Владимир, — боль потуг, которые выталкивали тебя из прежней утробы в жизнь без рамок, стен, оболочек, в жизнь, где между тобой и Всевышним уже ничего не будет стоять. Где ничто не будет препятствовать воспринимать Его непосредственно.
