— Откуда ты появился, Счастливчик? — повторил Фил и повернулся к окну.
Оно было в трех шагах. Взгляд неожиданно уперся в почти пустую коробочку от снотворного, и на секунду Фила вновь охватило жутковатое сомнение: может, чрезмерная доза, которую он принял сегодня утром, и спровоцировала серьезные изменения в мозгу? В конце концов, кот был ненормальным (и галлюцинации тоже ненормальны!) и это сумасшедшее, необъяснимое ощущение счастья слишком напоминало внутреннее состояние божественного совершенства, в которое, как поговаривают, погружаются параноики.
Но вот он уже у окна и чувствует новый поворот в настроении, и сомнение забыто.
Окно выходило в глубокую, весьма узкую нишу в стене перестроенного гостиничного монстра. Если бы Фил рискнул высунуться из него подальше, то ему бы удалось выглянуть всего лишь за пределы ниши и краем глаза увидеть задрапированный рекламой угол принадлежавшего «Развлечениям Инкорпорейтед» атлетического центра, а также вертолетную площадку на его крыше. Гостиницу выстроили в виде роскошного дворца для нуворишей, разбогатевших на войне семидесятых годов. Но во время сильного жилищного кризиса в восьмидесятые ее огромные номера были разделены на крохотные спаленки. И все же здание сохранило, по крайней мере, одну черту былого великолепия: огромные овальные окна из двух листов поляризующегося стекла. Внутренний лист вращался и позволял жильцам затемнять окна, делать их абсолютно прозрачными либо наслаждаться сумеречной полутьмой. Помимо этого, окна обладали еще одной удивительной, поистине чудесной особенностью: их действительно можно было открыть, повернув на верхней и нижней осях. Теперь, когда применяемому в гостинице рассеянному отоплению и системе кондиционирования воздуха никак нельзя было доверять, эта особенность использовалась гораздо чаще, чем предполагалось, хотя большую часть дня окна оставались закрытыми.
Филу всегда казалось, что громадная серая стена всего в трех метрах от него, покрытая рядами зловещих иллюминаторов, многие из которых были затемнены, являлась самым мрачным видом на свете, более того — символом его отрешенности от жизни и людей.
Но сейчас, когда он стоял, слегка перегнувшись, и его коротко стриженые волосы касались потускневшего круглого обода, ему казалось, что он может представить себе происходящее за этой стеной, словно она сделана из некоего проводящего эмоции материала — как медь проводит электричество. Не увидеть что-либо, не подумать, а именно
