Именно такое чувство нарастало во мне сейчас, когда мы шли этим параллельным маршрутом смерти сквозь багровеющий туман, я, эта девушка и наша проблема. Эта девушка с голубыми глазами и залихватским шрамом Я говорил о проблеме двух побудительных мотивов О втором из них, сексуальном, культурные извращенцы (и, конечно, наш путешественник во времени) знают все На это они, я уверен, претендовали бы. Может так оно и есть. Но хотел бы я знать, понимают ли они, насколько острой для нас, обитателей Мертвых земель, может быть такая потребность, являющаяся единственным облегчением (кроме, может быть, спиртного и наркотиков, которые мы редко можем достать и еще реже осмеливаемся попробовать), единственным облегчением, хоть и очень недолгим, всепоглощающему чувству одиночества и тиранствующей жажде убивать.
Заключить в объятия, обладать, удовлетворить вожделение, пусть даже полюбить на короткое мгновение и на короткое мгновение укрыться в этой любви — это здорово, это такое утешение и облегчение, которое трудно переоценить.
Но это не длится долго. Можно вызвать это к жизни, поддерживать в себе несколько дней, даже месяцев (хотя порой тебя и на одну ночь не хватает), можно даже словечком перемолвиться друг с другом через некоторое время — но это никогда не длится долго. Железы в конце концов устают если не случается что-нибудь похуже.
Единственным окончательным решением проблемы остается убийство, долговременное облегчение приносит только оно. Но потом, после убийства, одиночество подступает с новыми силами, а через какое-то время встречаешь другое ненавистное человеческое существо.
Проблема двух побудительных мотивов была общей для нас обоих. Все время, пока я глядел на эту девушку, бредущую параллельно мне, пока я, понятное дело, присматривал за ней, я размышлял над тем, как чувствует эти две потребности Она. Может, ее внимание привлекают бугристые шрамы на моих щеках, полускрытые шейным платком — по мне, они отличались приятной симметричностью. Или она раздумывает над тем, как выглядят мои голова и лицо без черной фетровой зюйдвестки, низко надвинутой на глаза? А возможно, она думает главным образом над тем, чтобы воткнуть этот свой крюк мне в глотку под подбородком и свалить меня на землю?
Ответить я не мог. Ее лицо не выдавало никаких чувств, как, надеюсь, и мое.
По этой причине я задался вопросом, как отзываются два этих побуждения во мне, как их чувствую я, глядя на эту девушку с голубыми глазами и с залихватским шрамом, с высокомерно сжатыми губами, напрашивавшимися на хорошую зуботычину, и тонкой шеей? И я понимал, что не могу описать свои чувства даже самому себе. Я только ощущал, что обе эти потребности растут во мне бок о бок, как чудовищные близнецы, и так будет продолжаться, пока они не станут слишком большими для моего напряженного тела и пока одна из них не вынуждена будет вырваться из-под контроля
