— И все же ты поступал скверно!
— Это твое последнее слово? — запальчиво спросил Гравелли.
— Не усиливать же мне его еще и словом «предательство»!
— Предательство… Предательство? Это ты — мне? Я проклинаю свою любовь к тебе. Они соблазнили меня возможностью обеспечить тебе жизнь, как никакому другому молодому человеку в Генуе, а может, и во всей стране. Но ты неблагодарен и не способен понять, что каждый день жизни есть борьба. Куда лучше было бы привлечь тебя к работе, как это сделал со своим сынком Луиджи чванливый Андреа Парвизи. Молодой Парвизи стал дельным купцом, одним из тех, кто при случае может и мне перейти дорогу. Луиджи, которого я ненавижу больше чем кого другого, истинный сын своего отца. Уж он-то не предаст старика. Его уста никогда не произнесут тех слов, которыми ты обласкал меня. И этого самого Луиджи Парвизи, который смертельно оскорбил и меня, и тебя, я должен ставить выше собственного сына! Какой удар! Судьба не раз безжалостно и жестоко обходилась со мной. Но ей не согнуть меня, даже сегодня, когда мой сын в решительный час предал меня.
Молодой Гравелли напряженно следил глазами за отцом. Он видел его искаженное лицо. Ему стало страшно. Что же происходит?
И тут старик заговорил снова:
— Завтра ты со своей семьей покинешь Геную. Я дам тебе с собой небольшие средства. Не о тебе я забочусь, а лишь о моей невестке и внуках, они должны жить на это, пока их кормилец не будет в состоянии уберечь своих близких от голодной смерти! Не дерзай обращаться за помощью к родителям твоей жены! Гравелли не нищенствуют, они сражаются без оглядки на чье бы то ни было мнение. Мой дом для тебя навсегда закрыт. У меня нет больше сына. И храни тебя Бог, Пьетро Гравелли, от того, чтобы ты когда-нибудь сказал вслух хоть одно слово из тех, что ты сегодня здесь услышал. Тебя разыщут, куда бы ты ни вознамерился спрятаться.
Гравелли вскочил с кресла. На скулах у него играли жесткие желваки. Слышно было, как он скрипит зубами. Вдруг он пошатнулся, успев однако вцепиться руками в тяжелый стол, чтобы не упасть.
— Отец!
— Вон! Вон! — рычал Агостино Гравелли.
— Отец… — начал было снова Пьетро.
Не дав сыну продолжать, разъяренный банкир схватил со стола тяжелый винный кувшин, чтобы швырнуть его в голову Пьетро. Молодой человек успел перехватить поднятую руку, вырвал из нее опасное оружие и силой усадил бесновавшегося отца обратно в кресло.
— Только без этого! Я не страшусь жизни и смеюсь над твоими проклятиями и угрозами. Мы не в театре. Я остаюсь при своем суждении о твоих делах с деем и ни на шаг не отойду от него. Хорошо, ты стал богатым и могущественным, но ведь — пленником, который должен плясать под чужую дудку…
