Хороши, однако, эти дамочки.
Бред!
Впоследствии историки выяснили, что на Лемносе существовала первая в Греции феминистская террористическая организация. Всю эту кошмарную резню и устроили активистки этой самой организации.
Зачем?
Это известно, пожалуй, одному Эроту.
Лишь один мужчина выжил после ночи длинных ножей на Лемносе, и звали этого счастливчика Фоантом. Фоант являлся отцом царицы Гипсипилы и выжил благодаря тому только, что был законченным и совершенно безнадежным импотентом.
Понятно, что приставшие к берегу Лемноса аргонавты не знали всех этих ужасных, компрометирующих жительниц острова подробностей.
А и знали бы, все равно сюда бы заглянули.
Ведь это была мечта каждого древнего грека — очутиться на заброшенном острове вместе с сотнями изголодавшихся по сексу женщин.
М-да… (размечтался, одноглазый! )
Пристали, значит, греки к острову и на берегу сидят, приглашения от хозяев ждут. Но фемины не спешат с приглашением, фемины совещаются.
Собрались лемниянки на городской площади и думают, что с внезапно свалившимися им на голову мужиками делать. Хотя что тут думать — делать надо, а не думать! Но у молодой Гипсипилы по этому поводу было свое мнение.
— Граждане! — звонко заявила девушка. — Давайте не пустим этих алконавтов в наш город.
— Аргонавтов, — поправил из толпы оговорившуюся дочь царь Фоант.
Гипсипила небезосновательно опасалась, что греки, узнав о страшном злодеянии местных женщин, решат отомстить за собратьев по полу, погибших, в общем-то, ни за что.
Но одна старая выдра по имени Поллуксо стала возражать молодой царице.
— Да сколько же можно без мужиков? — возмутилась эта самая Поллуксо. — Девочки, давайте пустим их в город.
— Да тебе-то они зачем? — ехидно спросил кто-то из толпы. — Ты теперь только и можешь что смотреть на них…
— А хотя бы и смотреть, — огрызнулась старая выдра. — Один мужик у нас Фоант, да и то показывать такого — только позориться. На грабли, видите ли, он в молодости упал.
— На вилы, — обиженно прокричал царь.
— Секундочку, папа, — встряла в разговор внезапно забеспокоившаяся Гипсипила, — а сколько тебе лет было, когда ты на вилы свои упал, не припомнишь?
— Отчего же не припомню, доча, — с готовностью ответил старик, — я все точно помню, восемь лет мне от роду тогда было.
— Фух, слава Зевсу, — с облегчением вздохнула Гипсипила, — а я уж, дура, подумала было, что ты не мой отец…
— Кто будет защищать нас? — продолжала безумно завывать Поллуксо. — Кто будет согревать холодными, темными ночами?
