В пятнадцать лет, когда он еще не вполне потерял способность некоторое время поддерживать компанию и непомерно напиваться, Парл Дро поспорил на фунт серебра, что проведет ночь в амбаре, где водился призрак. Временами он делал подобные вещи ради денег, хотя и без взращенного позже презрения. Все эти два года нечто в его душе отчаянно не хотело признавать, что ночь, когда Шелковинка вернулась к нему под обугленной яблоней, была на самом деле. В свои пятнадцать лет он не верил в призраков.
Парл разлегся на соломе, время от времени прикладываясь к бурдюку, которым снабдили его спорщики, в слабом свете масляной лампы — им не удалось подбить его сидеть всю ночь в темноте. Перед самым закатом хозяева показали ему место, где призрак возникал из ниоткуда. И еще они показали Парлу обугленную перчатку, прибитую к полу. Обнаружив некоторые познания, они тыкали пальцами в перчатку и говорили: «Вот почему оно приходит». Кто-то рассказал, как однажды некий человек пытался уничтожить перчатку, бросив ее в костер. Но как только пламя опалило ее большой палец, тому человеку стало смертельно плохо, и он вытащил перчатку из огня, прежде чем сам понял, что делает. Теперь они хвастались, что у них в амбаре обитает неупокоенный. Последний человек, согласившийся на этот спор, уверяли они Парла, наутро вышел отсюда совершенно безумным. Парл кивал и улыбался. Он думал, что его разыграют, но не ждал ничего сверхъестественного. Валяясь на соломе, он думал о мешке серебра, который, как он себя убедил, очень ему пригодится, и не обращал внимания на запах страха, пропитавший весь амбар. А в полночь явился призрак.
В нем не осталось ничего человеческого, хотя он уже был объемным и не проходил сквозь предметы. Его тело было таким, каким сделала его смерть, что было необычно, а в данном случае еще и на редкость отвратительно, потому что убийцы разрубили его на куски. Он явился из воздуха, визжа от боли, — кожа свисает клочьями, глаза выколоты.
Первым побуждением Парла, как всякого человека на его месте, было — бежать сломя голову. Но что-то его не пустило. Он обнаружил что бредет, шатаясь, к тому месту, где лежала перчатка. Ужасное, визжащее, безглазое создание вслепую двинулось за ним. Но за миг до того, как призрак на него наткнулся, Парл швырнул бурдюк, который все это время держал в руках, в свисающую с гвоздя лампу.
Стекло разлетелось вдребезги, горящее масло и вино выплеснулось на солому. В несколько секунд огонь объял амбар, дым и гул пламени заполнили его. Неупокоенный, которому удалось схватить юношу, кричал и прижимал его к своим отвратительным ранам, из которых продолжала течь кровь. Парл мог сгореть заодно со связующей перчаткой, если бы не его необычайная внутренняя сила. До поры до времени она оставалась скрытой, хотя была в нем сильнее, чем телесная мощь, чем рассудок, чем голод, страсть, самомнение или страх. В ту ночь лишь благодаря этой силе ему удалось отпихнуть от себя воющего и рычащего мертвеца.
