В эту минуту карусель стояла, Анатолий сажал новых ребятишек и Алексей выбрался наружу подышать.
Действия паренька он заметил, понял его и в душе поблагодарил.
Побеспокоился: только бы Катя не узнала.
Попутными подводами, прямо от рынка, двинулись в деревню Анатолий и Алексей. За спинами надежно приторочены мешки с одеждой, собранной на обмен, начальство извещено, что карусель два дня будет в простое, снег скрипит под санями, словно кто-то ест свежие яблоки. Даже дух вроде яблочный – чистый и бодрящий. Солнце, как в маленьких зеркальцах, отражается в каждой снежинке, и лучи его острыми иглами колют глаза.
Анатолий жадно подставляет лицо свету, спрашивает Пряхина:
– Светло вокруг, а? Светло?
Алексей отвечает ему в тон, бодро, хотя глядит жалеючи:
– Светло! Слепит!
Другим тоном с Анатолием говорить нельзя, заругается, закричит: «Ты чего разнылся?!» Нет, ни разу еще Пряхин не видел гармониста невеселым, угрюмым. Вот и сейчас кричит:
– Ну дер-ржись, деревня! Вынимай натур-ральные припасы! Инвалидский магазин едет! Шило – на мыло, штаны – на сало! – И сам же хохочет, заливается.
Когда в поход этот собрались, Анатолий гармошку через плечо перекинул. Пряхин отговаривал его, даже ругался:
– Какого черта в такую даль тащиться?
– Эх, темнота! – хохотал Анатолий. – Не понимаешь ты, братишка! Да гармонь – это оружие пролетариата! И в деревню надо нести песню и музыку, кроме нашего барахла. Не улавливаешь момента?
Подвода приостановилась, выгрузила менял, и Пряхин с Анатолием оказались посреди какой-то деревни.
– Ну-ка, дай мне обзор местности! – велел гармонист.
Деревушка была симпатичная, торопились, взбирались на горку избы, закуржавелые березы украшали деревенский порядок – загляденье, да и только! Только вот ни души кругом.
– А ну, – сказал Анатолий, разворачивая мехи гармошки, – оживим пейзаж!
Звонким своим, даже чуточку хулиганским голосом запел он свою любимую:
Крутится-вертится шар голубой,
Крутится-вертится над головой,
Крутится-вертится хочет упасть,
Кавалер барышню хочет украсть!
Анатолий замолчал. Улыбался, поворачивал очки то вправо, то влево, потом сказал, удивляясь:
– Никто не встречает? Странно.
Тощая шавка тявкала на них, на всякий случай пятясь задом и помахивая хвостом – вроде, с одной стороны, чужие, а с другой – вдруг чего поесть перепадет.
Они пошли по деревне, Алексей на полшага впереди, чуть позади, взяв его под руку, – Анатолий.
Окна были пусты, теперь и собака не брехала – шла за гостями, поджав хвост, – и никто их не встречал, никому не были они нужны со своим барахлом и даже музыкой.
