И только мысль о Шурике, белобрысом Александре Николаевиче, саднила душу.
Взглядывая в костер, в кровавое его пламя, Симонов думал, что все не просто, что Нюрка – это так, заблуждение, и что Шурик – вот в ком его самый главный смысл жизни.
– Какова обычная система связи с группами, которые находятся в поле?
– Дважды в сутки, как правило, рано утром и вечером. Днем группы работают.
– А в случае ЧП?
– Есть аварийная радиоволна, которую наша радиостанция прослушивает постоянно, в конце каждого часа.
– Я проверял. И простые и аварийные радиограммы центральная радиостанция принимала четко, исправно. Исправно, то есть вовремя, они передавались и по инстанции. Но я хотел бы поговорить о системе рассмотрения радиограмм.
– Пожалуйста.
– Начальник радиостанции, начальники партий показывают, что очень часто радиограммы групп, адресованные вам как руководителю отряда, валялись на вашем столе неделями. Что пренебрежение к документам связи – для вас норма, обычное дело.
– Но в этом случае все было не так.
– Разберемся, как было в этом случае…
24 мая. 22 часа 15 минут
– Вечерний сеанс, – напомнил он Славке Гусеву, надев наушники и подкручивая настройку.
Слава встрепенулся, обтер ладонью щетинистый, колкий подбородок, велел привычно:
– Передавай!
Семка перекинулся с радистом отряда обычными приветствиями, поглядел на Гусева.
– Давай! – велел тот. – Работы идут нормально. Закончим объект двадцать пятого вечером – двадцать шестого утром. Последующую связь уточним. Сообщите Цветковой, надоело просить у нее лодку. Ветер теплый, идет резкая потайка, – и рубанул твердой, как лопата, ладонью, – Гусев.
Семка передал радиограмму, попрощался с отрядом, снял наушники.
– А ветер-то правда теплый! – сказал он удивленно. – Я и не заметил.
– Во дает! – засмеялся Гусев. – По брюхо искупался, а что весна, так и не заметил.
– И правда, братцы, – виновато ответил Семка. – Совсем мы тут зазимовались. Дома-то май, все, поди-ка, цветет. Управление наше на пляж после работы ездит.
– Греби шире! – откликнулся дядя Коля Симонов. – Не-е, ныне весна запоздалая.
– Да она в здешних местах всегда такая, – засмеялся Слава. – Наверху-то река уже давно ото льда освободилась, а тут и не думала.
– А я люблю половодье, мужики, – оторвался от бумаги Валька Орелик. – Едешь на лодке, гребешь потихоньку, глядишь, а лес в речку зашел. Ольха цветет, в воде отражается. И вода черная, вроде неподвижная. Заглянешь в нее – трава, как длинные волосы, шевелится.
