Блум даже чуточку всплакнул.
Пиппи аккуратно поставила чемодан обратно на шкаф. А потом повернулась к своим пленникам:
– Умеет кто-нибудь из вас танцевать шоттис?
– Хы, хы! – захныкал Громила-Карлссон. – Я думаю, мы оба сумеем.
– Ой, до чего же весело! – воскликнула Пиппи, хлопая в ладоши. – А мы не можем немного потанцевать? Понимаете, я только что научилась.
– Да, пожалуйста, – немного обескураженно ответил Громила – Карлссон. Тогда Пиппи взяла огромные ножницы и разрезала веревку, опутавшую ее гостей.
– Но у нас нет музыки, – огорченно произнесла Пиппи.
Тут у нее возникла новая идея.
– А ты не можешь поиграть на гребенке? – спросила она Блума. – Тогда бы я потанцевала с ним. – Она указала на Громилу-Карлссона.
Ну да, Блум мог, разумеется, поиграть на гребенке. И он заиграл, да так громко, на весь дом. Господин Нильссон, проснувшись, уселся в своей кроватке, словно для того, чтобы увидеть, как Пиппи кружится по всей комнате с ГромилойКарлссоном. Она была чрезвычайно серьезна и торжественна, а танцевала так старательно, словно речь шла о ее жизни.
Под конец Блуму не захотелось больше играть на гребенке; он утверждал, что от этого немилосердно щекотно его губам. А у Громилы-Карлссона, который целый день таскался по дорогам, начали уставать ноги.
– Милые вы мои, ну еще хоть немножко, – клянчила, продолжая танцевать, Пиппи.
И Блуму с Громилой-Карлссоном оставалось только продолжить игру на гребенке и танцы.
В три часа ночи Пиппи сказала:
– О, я могла бы танцевать до самого четверга! Но вы, может быть, устали и хотите есть?
Да, они устали и были голодны, хотя едва ли осмелились бы ей об этом сказать. Но Пиппи достала из кладовки и хлеб, и сыр, и масло, и ветчину, и холодное жаркое, и молоко, и все они уселись за стол. И Блум, и Громила-Карлссон, и Пиппи ели до тех пор, пока не растолстели и чуть ли не превратились в четырехугольники. Пиппи плеснула себе немного молока в ухо.
– Это полезно от глухоты.
– Бедняжка, ты что, глохнешь? – спросил Блум.
– Не-а, – ответила Пиппи, – но, может, еще буду глохнуть.
Под конец оба бродяги поднялись из-за стола, от души поблагодарили хозяйку за угощение и попросили разрешения откланяться.
– Как мило, что вы пришли ко мне! Вам в самом деле пора уже уходить?
– жалобно спросила Пиппи. – Никогда не встречала я никого, кто бы так отплясывал шоттис, как ты, мой сахарный поросеночек, – сказала она Громиле-Карлссону. – Упражняйся прилежней в игре на гребенке, – сказала она Блуму, – тогда ты про щекотку и думать забудешь.
