В России же с XVIII столетия императоры в проповедях и церковных текстах начинают называться кем-то вроде Христа. Скажем, во времена Александра II покушавшихся на его жизнь террористов сравнивали с Иудой, предавшим, как известно, Сына Божия. Став с XVIII столетия главой Православной церкви, монарх к своему, и без того уникальному образу добавил еще и авторитет патриархов. После этого вряд ли стоит удивляться тому, что перед Екатериной II крестьяне, встречавшиеся ей во время поездки по Малороссии, норовили поставить свечи, как перед живой иконой, солдаты, отвечая на приветствие Николая I, крестились, как при звуках благовеста, железнодорожные сторожа, встречая поезд Александра II, крестились и клали земные поклоны, как будто имели дело не с привычным средством передвижения, а с чем-то сверхъестественным.
В XIX столетии события жизни царя не только продолжают пониматься и оцениваться по образу и подобию земной жизни Христа, но и начинают праздноваться в церквях, отмечающих эти события (рождения, совершеннолетия, женитьбы, рождения детей, дни ангела и прочее) торжественными молебнами и проповедями. Сакрализация монарха захватывала самые разнообразные сферы жизни страны: государственное управление, национальное самосознание, богослужение, культуру. По словам одного из исследователей, «... сферой приложения сил искусства и мысли был, в первую очередь, дворец, игравший роль и политического, и культурного центра... и храма монархии, и театра, на котором разыгрывалось великолепное зрелище, смысл которого заключался в показе мощи, величия, неземного характера земной власти...». Следует отметить, что монархов восхваляли не потому, что они были тщеславны, и не потому, что восхваляющие желали добиться для себя каких-то благ (вернее, не только поэтому). Как заметил французский историк Ф. Блюш: «Фимиам – средство национальной, а не только королевской пропаганды». Великолепие царского дворца, блеск царского двора являлись одним из непременных условий возвеличивания нации и государства.
Религиозный взгляд на власть коснулся, естественно, и военных событий первой половины XIX века. Отечественная война 1812 года пропагандировалась Церковью и воспринималась народными массами, как продолжение извечной борьбы Христа и Антихриста. Разговор Александра II со знаменитым проповедником Иннокентием о Севастополе уподоблялся беседе Христа с Моисеем и Илией о Голгофе на Фаворской горе. Примеров подобного перенесения религиозных сюжетов на абсолютно мирские события можно привести достаточно много. Все они, однако, будут говорить об одном и том же – об укоренившейся привычке Церкви и россиян видеть в монархе Бога или, в крайнем случае, Сына Божия.
