Отобедав за смешную сумму, Юра и Богородица вышли к вокзалу. Здесь ещё чувствовалось могучее дыхание Петербурга (до Малой Вишеры ходят электрички) и даже лоточники выглядели побойчей окрестных собратьев. У перрона стоял поезд из Адлера, который катается теперь кривыми путями, лишь бы не пересекать территорию самостийной Малороссии и не подвергаться атакам голодных малороссийских пограничников. Потные, измученные пассажиры, при взгляде на которых не верилось, что они возвращаются с отдыха, спешно расхватывали мороженое и тёмное Хвойнинское пиво. На всём был оттенок нетерпения, всё стремилось в Петербург. Лишь один пассажир в тренировочных штанах и тапочках никуда не торопится. Он шагает вдоль вагонов, пророчески вздев руки, и громко говорит, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности, как принято говорить среди вопиющих в пустыне:
— Там, в Индии, пять тысяч лет назад существовал священный язык санскрит. Отец всех языков, только на нём можно сказать правду!
— Заходим в вагоны! — пронёсся вдоль состава призыв проводников. — Поезд отправляется!
— Скажите это на санскрите, и вы услышите истину!
Наконец и на пророка обратили внимание:
— Эй, отец, ты из какого вагона?
— Из двенадцатого, — совершенно обыденным тоном отозвался пророк.
— Давай, запрыгивай сюда, до двенадцатого добежать не успеешь, поезд отходит.
— Никуда он не денется. Разве я самый плохой человек на свете, чтобы бросать меня здесь?
Долгий гудок, вагоны, перелязгнувшись, тронулись.
— Волшебная страна Индия! — доносится до отъезжающих.
Двенадцатый вагон, уже запертый, просквозил мимо.
— Там, на берегах священного Ганга!.. Счастлив тот, кто знает свой путь и земное предназначение.
Богородица долго смотрел вслед уходящему, с сомнением качал головой, потом сказал:
— Этот дойдёт. Его подвозить не надо.
— Ой, ребятушки, — раздался женский голос, — а меня не подвезёте?
Прямо перед задумавшимися путешественниками стояла немолодая и явно деревенская женщина. Лицо, какое бывает у страстотерпцев и замученных жизнью бездомных кошек; через правое плечо перекинуты два кутуля, через левое плечо — ещё два кутуля. В одной руке сумка, в другой — авоська, всё плотно набитое и ощутимо тяжёлое. Идти с такой ношей сколько-нибудь приличное расстояние — дело безнадёжное, но по всему видно, что если не выгорит проехаться на дармовщину, то, кляня мир и судьбу, тётка дотащится домой пешком и допрёт всё, что накупила во время поездки. А что денег у неё не осталось ни копеечки, можно и не спрашивать, это сразу видно.
