— В ящике стола было всего только двадцать пять сентаво.
— Тогда не надо было брать ничего.
— Очень уж трудно было туда влезть, — сказал Дамасо. — Не мог же я уйти с пустыми руками.
— Взял бы хоть что-нибудь другое.
— Другого ничего не было, — сказал Дамасо.
— Нигде не найдешь столько разных вещей, как в бильярдной.
— Это так кажется, — сказал Дамасо. — А когда войдешь и хорошенько оглядишься, то видишь, что там нет ничего дельного.
Ана молчала. Дамасо представил себе, как она с открытыми глазами ищет во мраке памяти какой-нибудь ценный предмет.
— Может, оно и так, — сказала она.
Дамасо закурил опять. Алкоголь покидал его, и постепенно возвращались ощущение веса и объема тела и способность распоряжаться им.
— Там, внутри, был кот, — добавил он. — Большущий белый кот.
Ана перевернулась на другой бок, прижалась раздувшимся животом к животу мужа и просунула ногу между его колен. От нее пахло луком.
— Очень страшно было?
— Кому, мне?
— А кому же? — сказала Ана. — Говорят, мужчинам тоже бывает страшно.
Он почувствовал, что она улыбается, и тоже улыбнулся.
— Немного, — ответил Дамасо. — Чуть штаны не намочил.
Он дал поцеловать себя, но сам не ответил. Потом, с полным сознанием риска, на который пошел, но без тени раскаяния, словно делясь воспоминаниями о путешествии, все ей подробно рассказал.
Она долго молчала.
— Глупость ты сделал.
— Самое главное — начать, — сказал Дамасо. — И вообще, для первого раза не так уж плохо.
Было уже за полдень, и солнце палило неимоверно. Когда Дамасо проснулся, Ана была уже на ногах. Он сунул голову в фонтан и держал ее там до тех пор, пока не проснулся окончательно. Жилище их было одним из многих в целой галерее одинаковых комнат с общим патио, рассеченным на части кусками проволоки для сушки белья. Около входа в их комнату, отгороженные от остального патио листами жести, стояли печка для стряпни и нагревания утюгов и стол для еды и глажения. Увидев, что идет муж, Ана освободила часть столика от выглаженного белья и, чтобы сварить кофе, сняла с печки утюги. Она была крупнее Дамасо, с очень светлой кожей, и двигалась мягко и точно, как двигаются люди, не испытывающие никакого страха перед жизнью.
Сквозь туман головной боли Дамасо вдруг почувствовал, что жена взглядом пытается ему что-то сказать, и обратил наконец внимание на голоса в патио.
— Все утро только об этом и говорят, — прошептала Ана, подавая ему кофе. — Мужчины уже пошли туда.
Окинув двор взглядом, Дамасо убедился, что и вправду мужчины и дети куда-то исчезли. Прихлебывая кофе, послушал, о чем говорят женщины, развешивающие белье. Потом закурил и вышел из кухни.
