Сестра вернулась домой, кусая губы, чтобы не заплакать. Она застала мать в столовой: на ней было воскресное платье в голубой цветочек, на тот случай, если бы епископу вздумалось зайти к нам поздороваться, она накрывала на стол и пела фадо о потаенной любви. Сестра заметила, что на столе было одним прибором больше, чем обычно.
– Это для Сантьяго Насара,– ответила мать.– Мне передали, что ты пригласила его к завтраку.
– Убери прибор,– сказала сестра.
И выложила все. «Но она будто все знала наперед,– сказала мне сестра.– Вечно так: ей начинают рассказывать что-нибудь, не успеют дойти до половины, а она уже знает, чем кончится». Дурная эта весть для моей матери оказалась еще и каверзной. Насара назвали Сантьяго в честь нее, она была его крестной, но она же состояла в кровном родстве и с Пурой Викарио, матерью возвращенной назад невесты. Однако, не успев дослушать новости, мать надела туфли на каблуке и парадную мантилью, которую доставала, лишь отправляясь выражать соболезнование. Мой отец слышал все, лежа в постели, и, выйдя в столовую в пижаме, встревоженно спросил, куда она собралась.
– Предупредить куму Пласиду Линеро,– ответила мать.– Несправедливо: все вокруг знают, что хотят убить ее сына, одна она не знает– не ведает.
– Мы с ней в родстве, как и с семьей Викарио,– сказал отец.
– Всегда надо брать сторону мертвого,– ответила мать.
Из комнат один за другим появились мои младшие братья. Самые маленькие, почуяв дыхание трагедии, заплакали. Мать единственный раз в жизни не обратила на них внимания и пропустила мимо ушей слова мужа.
– Подожди меня, я одеваюсь,– сказал он.
Но мать уже была на улице. Один только Хайме, мой брат, которому тогда не сравнялось еще и семи, был одет – он собирался в школу.
– Пойди с ней,– велел ему отец.
Хайме побежал за матерью, не понимая, что происходит и куда она спешит, догнал и ухватился за ее руку. «Она шла и разговаривала сама с собой»,– рассказал мне Хайме. «Закона нет на этих мужчин,– приговаривала она,– скоты поганые, на одно только способны – беды творить». Она даже не замечала, что тащит за руку ребенка. «Подумали, верно, что я умом тронулась,– сказала она мне.– Одно помню, слышно было, как далеко где-то шумел народ, будто опять началось свадебное гулянье, и все бежали на площадь». Она прибавила шагу, собрав всю решимость, на какую была способна, коль скоро речь шла о человеческой жизни, но тут кто-то, бежавший навстречу, сжалился над ней, несшейся, как в бреду.
