В глазах большинства жертвой был только один человек: Байардо Сан Роман. Считалось, что остальные герои этой трагедии с достоинством и даже определенным величием сыграли завидную роль, назначенную им судьбой. Сантьяго Насар искупил оскорбление, братья Викарио доказали, что они мужчины, честь сестры была защищена. Единственным, кто потерял все, был Байардо Сан Роман, «бедняга Байардо», таким он всем и запомнился на годы. Однако тогда о нем забыли – и не вспомнили до следующей субботы, когда луна пошла на ущерб, и вдовец Ксиус рассказал алькальду, что видел, как над его прежним домом била крыльями светящаяся птица, и что, верно, это душа его жены блуждала – требовала своего. Алькальд ударил себя по лбу, но это не имело никакого отношение к тому, что видел вдовец.
– Черт подери! – воскликнул он.– Как же я забыл про этого беднягу!
Он поднялся с патрулем на холм; автомобиль с откинутым верхом стоял перед виллой, в спальне одиноко горел свет, но на стук никто не ответил. Тогда взломали боковую дверь и обежали одну за другой все комнаты, освещенные ущербной луной. «Все в доме было как будто под водой»,– рассказал мне алькальд. Байардо Сан Роман в бессознательном состоянии лежал на кровати, в брюках и шелковой рубашке, в каких видела его во вторник на рассвете Пура Викарио, но только без башмаков. На полу у кровати полно было пустых бутылок и еще больше – не раскупоренных, но никаких следов еды. «Он находился в последней стадии алкогольного отравления»,– сказал мне доктор Дионисио Игуаран, которого срочно к нему вызвали. Но через несколько часов он пришел в себя и, как только в голове у него прояснилось, тотчас же выставил всех из дому наилучшим образом, на какой только был способен.
– Чтоб никто не приставал,– сказал он.– И мой папаша со всем своим вшивым ветеранством – тоже.
Алькальд тревожной телеграммой сообщил Петронио Сан Роману обо всем случившемся, вплоть до последней фразы – слово в слово. Генерал Сан Роман, должно быть, понял слова сына буквально, потому что не приехал за ним сам, а прислал жену с дочерьми и еще двумя женщинами постарше, по-видимому, своими сестрами. Они прибыли на грузовом пароходе, с головы до ног в трауре по случаю беды, приключившейся с Байардо Сан Романом, и с распущенными в знак горя волосами. Прежде чем ступить на берег, они разулись и до холма прошли босыми по улицам, по раскаленной полуденной пыли, при этом они с корнями рвали на себе волосы и испускали такие громкие крики, что можно было подумать, то – крики ликования. С балкона Магдалены Оливер я смотрел, как они проходили и, помнится, подумал, что такое отчаяние можно выказывать только затем, чтобы скрыть другой, больший позор.
