Хоть вы и приказали немедленно выступить против Тирона О'Нила, — писал он, — Ваше Величество должны доверять своему полководцу на месте определить время боя».
Слышался все тот же рефрен: Я буду делать, что мне заблагорассудится».
Он взял с собой любезного дружка, этого негодяя Саутгемптона — вот кого я ненавидела и кому не доверяла с тех пор, как тот похитил у меня Бесс Верной. Я считала его извращенцем и мужеложцем и ужасно досадовала, узнав, что ошибалась. Если он едет, пусть едет вашим спутником, а не моим офицером», — предупредила я. И вот читаю дерзкий ответ: Графа Саутгемптона я назначил в этот поход шталмейстером Вашего Величества».
— Клянусь Иисусом и Его страстями! — Я в гневе обернулась к Роберту. — Шталмейстером?! Человека, который на ристалище не смел тягаться даже со слабейшими, который и сидел-то разве что на кургузом мерине! Что он понимает в лошадях?
— В депешах содержится еще не все, — тихо сказал Роберт. — Один из офицеров, он здесь, доложит…
Господи, я стала совсем слепая! Не заметила офицера, пока он с торопливым поклоном не выскользнул из-за Робертова плеча — бывалый вояка с пустыми холодными глазами и старым шрамом на подбородке.
— Мой человек, — пояснил Роберт. — Ирландский офицер под началом вашего главнокомандующего.
И ваш осведомитель?
Офицер вытянулся в струнку и начал:
— Войско редеет с каждым днем, офицеры пьянствуют ночи напролет, интенданты воруют и жиреют, у нас нет боеприпасов. Ваш граф-маршал говорит о наступлении, но кавалерия, единственное, чего страшатся бунтовщики, не может двинуться с места.
— Черт! А что шталмейстер, граф Саутгемптон?
— Проводит время в палатке с молодым офицером, смазливым юношей по имени Пирс…
— Довольно! (Господи, как мало утешения в моей правоте.) А главарь заговорщиков?
— Боя не было. Но по слухам ночами тайно приезжают гонцы — ходят толки о перемирии…
О перемирии…
Я запретила это наотрез, запретила даже переговоры — он должен сражаться. Вперед! Вперед! Я велела ему не мешкать, не обсуждать, главное — не заключать перемирия.
Всякий, заключающий перемирие с бунтовщиком и предателем, — предатель.
Что ни день, то темнее — его планета неслась к затмению.
— Посвятил двадцать новых рыцарей? Уже сорок? Пятьдесят? Что же, напишите ему, пусть уж посвятит сотню!
Зачем он посвящал в рыцари? Чтобы собрать людей, верных ему, не мне.
— Он говорит, солдаты мрут от болезней и дезертируют? (Конечно, Ирландия — одно большое болото, его собственный отец умер там от дизентерии.) Но чтобы из армии в шестнадцать тысяч осталось только четыре?
