Я была очень довольна, говорила тихо, как всегда в конце дня, после сытной трапезы. В углу мальчик перебирал струны лютни и нежным голосом напевал один из сотни сонетов, сочиненных в мою честь поэтами и просто поклонниками:
Прелестных уст ее увидев цвет,
Стыдом зардевшись, розы пламенеют,
И лилии от ревности бледнеют
К ее рукам, белее коих нет.
В глубоких чашах маков кровь густеет
Сердечных ран моих, ее победы след.
Мне было так хорошо, так покойно, не хватало одного — моего лорда. Он обещал к вечеру вернуться из Сити, куда отпросился на день под предлогом срочного дела.
— Здравствуйте, Ваше Величество!
Как всегда, он налетел свежим весенним ветром, разгоняющим любые тучи. Однако я давно научилась читать в этих глазах, как на небосклоне, и сейчас видела грозные предвестники бури.
— Воистину, милорд пропустил большую потеху! — вскричал мой bete noire[5], молодой Саутгемптон, одним махом оказываясь возле Эссекса. — Сегодня мы в честь королевы травили медведя. Видели бы вы его, когда он красным глазом зыркал на очередного мастифа, слышали бы, как он ревел, когда собаки рвали его в клочья…
Мой лорд прервал Саутгемптона коротким поклоном:
— Простите мою грубость, сэр, но моя обязанность не оставляет времени для вежливости.
Как и мой долг перед королевой.
Он опустился на одно колено, тепло сжал мою руку. Вот какими крохами довольствуются нищие — он держит мою руку в своей, подносит к губам, покрывает поцелуями сморщенную тыльную сторону ладони…
— Слушайте меня, все! Эй, стража! Ближе к королеве!
Нас всех охватило предчувствие чего-то ужасного. Волнение его передалось мне, когда он с жаром возгласил:
— Покуда вы тут веселились или спали, я охранял Ее Прекраснейшее Величество! Один я люблю ее настолько, чтобы бодрствовать и бдеть! И я раскрыл гнусный заговор в ближайшем ее окружении! Ее Величеству ежечасно грозит гибель! И я самолично отправил убийцу в Тауэр!
Отправлять в Тауэр — исключительное право монарха. Но пусть будет так.
Доверие ведет к предательству — пословица, старая как мир. Если волк повадился в стадо, смотри не только за овцами, но и за пастухом.
Нас urget lupus, hoc canis angit, сказал старый поэт Гораций — так и я попалась между волком и собакой.
— Не зря его назвали волком». Ваше Величество, — взволнованно продолжал мой лорд, — ибо, если мерзкая тварь коварно подкрадывается, чтоб укусить, под покровом доброты Вашего Величества…
Говард и Ноллис, Уорвик и Радклифф, Берли и Роберт, братья Пембруки, Саутгемптон и Кемберленд — все разинули рты, как деревенские актеры, забывшие свою реплику. Я не дышала.
