И это в довершение вопиющего непослушания и дерзости, с которыми он оставил меня вопреки четко выраженному приказу, — Боже Праведный! Я не могла дождаться, когда он подойдет к помосту, — соскочила с трона и бросилась навстречу, чтобы накинуться на него, задать ему жару…
По крайней мере, это я намеревалась сделать — а затем увидела его лицо, глаза, и вся моя ярость испарилась, выплеснулась слезами, затем шепотом, он целовал мне руки, я приникла к нему. А потом — сильное тепло его рук, утешительное ощущение близости, запах помады от волос, нежно склоненная голова, губы, шепчущие: Ваше Величество, это все ради вас, я отправился ради вас, только ради вас…»
Как могла я поверить, как, могла на такое клюнуть?
Как, могла потребовать музыки и яств, представлений и интерлюдий, плясать так, как не плясала с Робиновой смерти, и даже, утомившись, милостиво приказать Эссексу пригласить на танец, Бесс Трокмортон, а Рели — Фрэнсис Сидни, чтоб девчушки поразвлеклись, — так щедра была я в своей любви?
Как я могла?
Легко вам спрашивать! Притом что великий поход — война в Испании, которая должна была завершить войну, экспедиция за сокровищами — закончился грандиозным провалом, полным и разорительным поражением, с какой стороны ни глянь.
Кузен Говард, докладывая, прятал свои всегда смелые глаза: как лорду-адмиралу, ему хотелось провалиться сквозь землю, однако, Господь свидетель, его командиры подчинялись ему не больше, чем мне. Он говорил и говорил, покуда я не взорвалась:
— Что? Эти дураки натолкнулись на половину испанского флота, запертую в Кадисе, и, перессорившись между собой, дали ей уйти?
Говард поджал губы, потянул себя за светлую бородку:
— Они сожгли один галион.
— Потом в Лиссабоне португальцы отказались восстать ради возвращения дона Антонио? А что до сокровищ — ха! Всего-то добычи — полные трюмы французской болезни!
Говард сердито топнул ногой:
— Ваше Величество забыли про корабли с зерном, захваченные у островов Зеленого Мыса!
— Ничего я не забыла. Все ваше зерно не покроет и десятой части моих расходов на снаряжение флота!
Дрейка я видеть не пожелала. В моих глазах он растерял все свои заслуги в разгроме Армады, весь ореол героизма. Я поклялась, что больше не поручу ему экспедиций, и сдержала слово.
А мой лорд? Укоряла ли я его? Да, но не слишком искренне. И почему я верила ему, когда он сваливал вину на других, когда клялся и божился, что все это время сражался, жил и дышал исключительно ради меня?
