— Кит, я знаю этого человека.
Мальчиком в длинном небесно-синем балахоне и желтых чулках он приветствовал Марию при въезде в Лондон — и отчасти меня, потому что я ехала за ней следом. Тринадцать лет спустя я слушала его в Оксфордском университете, когда останавливалась там проездом.
Тогда Берли назвал его бесценным сокровищем страны, а Берли, покровительствовавший другому колледжу, в Фенсе, Оксфорд недолюбливал и зря бы хвалить не стал.
— Вы его знаете? Куда вам тут до меня. Ваше Величество!
Огромный мосластый детина в шерстяной рубахе отделился от стоящих в темноте товарищей и неумело поклонился.
— Уж я-то его знаю, — он грязно ухмыльнулся, — как говорят, изнутри, каждую косточку…
У меня все внутри перевернулось.
Кто этот скот?
— Помолчи, Топклифф!
Уолсингем уже подскочил ко мне:
— Мадам, извините своего главного палача, он забылся в своем рвении. А мы заполучили достойную добычу — вот почему ваши лорды сочли уместным привести вас сюда — попа-предателя Кэмпиона!
Все это время несчастный сидел на табурете совершенно спокойно, будто у себя дома. Я не выдержала.
— Фрэнсис, это не предатель, это поэт, латинист, университетский ученый!
— Одумайтесь, госпожа! — Уолсингем бросил на Кэмпиона полный жгучей ненависти взгляд. — Этот человек прибыл из Дуэ, тайком проник на вашу землю, снюхался с затаившимися папистами, утешал ваших врагов и разжигал в них надежду на воцарение королевы Шотландской. Чем больше одарил его Бог для служения этой стране, тем больше его предательство! — Он повернулся к заключенному:
— И смертью великих предателей ты умрешь!
Кэмпион с трудом мотнул головой:
— Сэр, не тратьте понапрасну угрозы. Смерти, которой вы меня пугаете, я ищу с детства.
Его спокойствие задело Уолсингема больше, чем его слова.
— И ради чего, презренный? — заорал он. — Скажи ее милости, ради чего?
Несчастный улыбнулся так ласково, что я поневоле отвела глаза.
— Ради Господа моего и Небесного Владыки, сладчайшего Иисуса Христа, Которого я не предал. Которого чаю вскоре увидеть лицом к лицу и с Которым уповаю пребывать в жизни вечной.
Я с жаром подалась вперед:
— Вы исповедуете Христа?
Кэмпион мучительно склонил голову:
— Он — Сын Божий.
— Вы исповедуете, что Христос — един и Бог — един, а все остальное — чепуха?
Опять блаженная улыбка.
— Клянусь, мадам, в это я верю.
— А учили ли вы, что королева Шотландская должна править здесь вместо меня?
Его глаза одни и остались незатронуты страданиями, чистые, как у ребенка.
