По крайней мере я сдержала обещание.
Было ли все это шарадой, разыгранной для блага Англии? Или он и впрямь был моей последней надеждой обрести любовь, потомство, женское счастье?
И то и другое.
А теперь?
Теперь мне сильно-сильно-сильно за сорок, столько же, сколько было Марии, когда та носила под сердцем смерть в тщетной попытке родить мужу сына и вернуть его любовь.
С каждым месяцем обычное женское у меня убывало, меня бросало то в жар, то в холод, чувствовалось приближение климакса и становилось ясно — мне уже не родить.
Даже эта дармоедка Мария, моя шотландская кузина, рожденная, чтобы тянуть соки из других, даже она отдала свой долг природе, у нее есть сын.
И у Дуглас.
У Леттис есть Робинова любовь, у Дуглас — ребенок, его единственное дитя, его сын, а я опять-таки бездетна.
Бездетна.
Бездетна.
Бездетна.
Лежала ли я в полусне, или то был страшный сон наяву, когда в коридоре заголосили и заколотили в дверь: «Королева! Разбудите королеву!
Скажите ей, умер лорд Лестер!»
Господи, за что мне такие муки?
— Как умер? Говори, болван, или ты сам умрешь!
Я держала лепечущего придурка за горло и тыкала ему в шею кинжалом — его собственным, наверное? — кровь бежала по воротнику, все вокруг замерли в безмолвном ужасе.
— Пощадите меня, мадам, — выговорил он, ни жив ни мертв со страху, — пожалейте, я ничего не знаю!.. Только то, что он был при смерти, когда мне велели во весь опор скакать к вам с вестью!
С вестью о смерти.
— Эй, седлайте! Ее Величество требует лошадей!
— Мадам, путь не близкий!
— Трогай, болван, трогай!
Меня учили, что Господь не посылает нам непосильных испытаний. Мы с моим Лягушонком не составили бы счастливой четы. Жена бы из меня не вышла, тем более — мать; не знаю, на чем основывалась вера Берли в будущего наследника, потому что жизненные соки во мне усыхали, я бы уже не смогла подарить Англии принца. А мой Анжуйский, хоть и принц, не достиг и половины моих лет — где мальчишке оценить женщину в расцвете сил?
Да, время спеть: «Прощай, любовь!»
Прощай — вот оно, то самое слово.
Прощай, любовь.
Прости, мой Лягушонок, прощай, последняя молодость. Теперь мои двадцать лет — лишь отголосок мечты. Замужество тоже; хотя те браки, что я видела — Екатерины с лордом Сеймуром, сестры Марии с королем Филиппом, отца с моими мачехами! — худшему врагу не пожелаешь такого счастья, верно?
— Что? Нет, я ничего не просила.
Стремянный, остановивший возле меня лошадь, поклонился. Это кто-то новый? Видела ли я его прежде!
